Читать книгу "Хемингуэй - Максим Чертанов"

— Прав ли был Уэллс, обругав текст к фильму? В принципе да, но «Испанская земля» все-таки не художественное произведение, а агитка — к ним требования особые. «Вот подлинное лицо людей, идущих в бой. Они чем-то не похожи на всех остальных людей.

Люди не могут играть перед аппаратом, когда смерть тут же, рядом.

Крестьяне Фуэнтедуэньи слышат рев и говорят:

— Наши пушки.

Линия фронта идет, изгибаясь, с севера к Мадриду.

Это — сорванные двери опустевших домов. Те, кто пережил бомбардировку, тащат их на укрепление новых окопов.

Когда сражаешься, защищая свою родину, война становится почти буднями. Можно есть и пить, спать и читать газеты».

«Они прощаются, — на всех языках мира слова прощания звучат одинаково. Она говорит, что будет ждать. Он говорит, что вернется. Он знает: она будет ждать. Ждать, неизвестно чего, под таким обстрелом! Кто знает, вернется ли он. „Береги малыша“, — говорит он. „Ладно…“ — говорит она и знает, что это невозможно. И оба знают: на этих вот грузовиках люди отправляются в бой.

Смерть каждое утро приходит к этим людям — ее шлют мятежники вон с тех холмов, в двух милях отсюда.

Запах смерти — едкий дым взрывов и пыль развороченных камней.

Почему же они остаются? Они остаются потому, что это их город, тут их дома, их работа, тут идет их борьба, борьба за право жить по-человечески».

В Белом доме фильм смотрели еще с голосом Уэллса (с голосом Хемингуэя он был показан 13 июля в Лос-Анджелесской филармонии). Из письма теще: «Миссис Рузвельт высоченного роста, обворожительная и совершенно глухая. Она практически ничего не слышит, когда к ней обращаются, но так мила, что большинство людей этого просто не замечают. Президент по-гарвардски обаятелен, беспол, женствен и похож на огромную даму — министра труда. Он полностью парализован ниже пояса, и требуется немало усилий, чтобы усадить его в кресло и перевозить из комнаты в комнату. В Белом доме очень жарко — кондиционер только в кабинете президента, а еда — хуже не бывает. Нам подали суп на дождевой воде, резинового голубя, чудный салат из вялых овощей и присланный каким-то почитателем торт…»

Десятого июля «Испанскую землю» показывали в Голливуде, на квартире актера Федерика Марча: цель — сбор средств для республиканцев. Хемингуэй произнес речь, прочувствованную и убедительную. Но людям не понравилось, что он делал вид, будто был в Испании один, и не упомянул о существовании съемочной группы. Актриса Мирна Лой вспоминала: «Хемингуэй был там как король, наслаждаясь всеобщим поклонением. Он больше интересовался выпивкой, чем взносами, и во время показа картины то и дело приходилось слышать его пьяные выкрики». Лиллиан Хелман запомнилось, что он швырнул и разбил стакан. Фицджеральд, присутствовавший на вечеринке, сказал Перкинсу, что Хемингуэй «пронесся, словно вихрь» и попутно оскорбил половину присутствующих. «Я чувствовал, что он находился в состоянии нервного исступления, в этом проглядывало что-то почти религиозное». Хотелось бы привести в противовес высказывания других людей, которые говорили, что Хемингуэй был трезв и держался прекрасно, но их, к сожалению, нет. Сумму собрали незначительную — 13 (по некоторым источникам — 20) тысяч долларов: ее хватило лишь на покупку нескольких санитарных машин. А ведь на просмотре были миллионеры. Можно было собрать больше, веди себя Хемингуэй менее агрессивно? Может быть, но вряд ли: богатые не любят раздавать деньги, а общественное мнение было не в пользу республиканцев.

Вернувшись домой с гранками «Иметь и не иметь», Хемингуэй обнаружил письмо от главреда «Интернациональной литературы» Сергея Динамова, который просил прислать что-нибудь для спецвыпуска журнала, посвященного 20-летию Октябрьской революции. «Вы знаете, какой глубокий интерес вызывало всегда Ваше творчество у нас в Советском Союзе. Сейчас, после известий о помощи, оказываемой Вами испанскому народу в его героической борьбе за свою свободу и о Вашем пребывании в Испании, Ваше имя в особенности привлекает к себе внимание и симпатии наших читателей». Прилагался номер журнала со статьей Кашкина «Трагедия силы в пустоте», в основном повторявшей мысль первой статьи (Кашкин писал ее, еще не зная о поездке Хемингуэя в Испанию): талант гибнет, пропадает. Хемингуэй, видимо, был несколько обижен и Кашкину отвечать не стал, 24 июля писал Динамову: «Надеюсь, мне еще удастся некоторое время давать повод Кашкину пересматривать окончательную редакцию моей биографии. Передайте от меня Кашкину, что война совсем другая, когда тебе 38 лет, а не 18, 19, 20… Когда-нибудь я напишу ему об этом, если вообще останется время писать письма». (В 1938 году «ИЛ» опубликовала «Иметь и не иметь» и дикторский текст к «Испанской земле», но главред Динамов уже был арестован и позже расстрелян.)

Над гранками Хемингуэй работал не так тщательно, как обычно, хотел скорее развязаться и ехать в Испанию. Жена протестовала, теща написала умоляющее письмо. Он ответил очень мягко: «Дорогая мама… меньше чем через две недели я снова еду в Испанию, где, как Вы знаете, независимо от того, формируются ли ваши политические взгляды непосредственно или окольным путем, я сражаюсь не на той стороне и должен быть уничтожен со всеми прочими красными. После чего Гитлер и Муссолини могут пожаловать в Испанию и получить необходимые им полезные ископаемые и начать новую войну в Европе. Что ж, пожелаем им удачи, потому что она им очень понадобится. Меня уже мутит от подобной чепухи и всеобщего нежелания знать правду об этой войне, так что я в определенном смысле рад вернуться туда, где мне не нужно будет говорить об этом. Дорогая мама, простите меня за то, что я возвращаюсь в Испанию. Все, что Вы говорили о необходимости остаться и воспитывать мальчиков, очень правильно. Но когда я был там, я обещал вернуться, и, хотя всех обещаний сдержать невозможно, это я не могу нарушить. В противном случае, чему бы я мог научить моих мальчиков… Вы всегда были такой примерной и в равной степени заботились как о земной, так и о потусторонней жизни… А я пока что утратил всякую веру в потустороннюю жизнь… С другой стороны, на этом этапе войны я абсолютно перестал бояться смерти и т. д. Мне казалось, что мир в такой опасности и есть столько крайне неотложных дел, что было бы просто очень эгоистично беспокоиться о чьем-либо личном будущем».

Франклин ехать в Испанию не пожелал (зато забрал Полину и мальчиков на свое ранчо в Мексике), Геллхорн тоже не могла ехать немедленно, пришлось отправляться одному. 14 августа, после упоминавшейся схватки с Максом Истменом в редакции «Скрибнерс», Хемингуэй отплыл в Испанию. За это время дела республиканцев ухудшились: в июне франкисты заняли Страну басков, погибли знакомые — генерал Лукач, доктор Хейльбрун. Но, кроме этого, случились и другие плохие вещи. «Вот мы и дрались, думал он. И для тех, кто дрался хорошо и остался цел, чистота чувства скоро была утрачена. Даже и полугола не прошло».

Глава четырнадцатая КРАСНАЯ ЖАРА

Европейские коммунисты в XX веке тратили значительно больше энергии на борьбу с попутчиками, нежели с врагами. Одни историки считают, что такова природа коммунизма, другие — что такова природа людей вообще, третьи — что это в каждой стране объяснялось своими причинами; так или иначе в Испании вместо двух противоборствующих сторон образовалось три. Руководство республики (не употребляем термин «правительство», ибо прокоммунистические и антикоммунистические историки сходятся на том, что все испанские правительства в период гражданской войны были в большей или меньшей степени марионеточными, а фактическую власть осуществляли КПИ, выросшая с 20 тысяч человек в 1936-м до 300 тысяч, представители Коминтерна и СССР) воевало теперь не только с Франко, но и со своими товарищами в Каталонии. Почему?