Читать книгу "Посол Третьего рейха. Воспоминания немецкого дипломата. 1932-1945 - Эрнст фон Вайцзеккер"

Мой прощальный визит к Риббентропу в Фушль, состоявшийся на следующий день, был отмечен недоверием с обеих сторон. Первоначально я принимал Риббентропа за политического чудака, которого любой мог научить уму-разуму. Со временем, поняв, насколько Риббентроп стремится к войне и насколько он опасен, я стал искренне его ненавидеть. Но, покидая Берлин, я дошел до того, что стал жалеть его. Я обычно говорил, что если кто-то захочет посетить сумасшедший дом, то найдет там несколько человек того же типа, что и Риббентроп. (Это прежде всего последствия Первой мировой войны. Риббентроп, как и Гитлер, окопник, несколько раз ранен, в том числе тяжело, награжден Железным крестом 1-го класса (как и Гитлер, у которого, кроме этого, еще три боевые награды). В данном случае дипломат и аристократ не совсем понимает, насколько тяжелы были последствия войны и послевоенных лет, что в совокупности и привело к власти фронтовиков и других весьма жестких людей. – Ред.) Вина за его поведение лежала на системе, при которой такой тип смог стать министром иностранных дел страны с населением в 70 миллионов человек и, более того, продержаться на своем посту в течение семи лет. Я с легкостью распрощался с ним.

Мне удалось повидаться и с доктором Геббельсом. В 1933 году он говорил нам в Женеве: «За десять лет наши молодые партийцы займут все дипломатические посты, и тогда они свергнут Европу с вершины». Теперь, когда я пришел к нему через десять лет, он сказал, что не считает, что смог бы занять мой будущий пост в Ватикане. Тогда я ему ответил: «Я полагаю, что вы способны на это». И наша беседа закончилась злобными усмешками с обеих сторон.

Мы попрощались с нашими родственниками в Викене, в Бреслау (Вроцлаве. – Ред.), на озере Констанц (Боденском. – Ред.) и в Страсбурге. В Мерано мы посетили моего предшественника в Ватикане фон Бергена и его жену. Благодаря исключительному такту, предельной беспристрастности и честности он смог провести на своем посту столь трудные годы эпохи Гитлера.

В те времена, когда мы должны были ехать, еще можно было добраться до Рима с теми же удобствами, как и в лучшие мирные времена, не опасаясь самолетов союзников. В Риме мы сначала остановились в «Гранд Алберго» и, несмотря на войну, насладились многочисленными радостями, которые Рим предоставляет тем, для кого он открыт.

Что касается моей политической деятельности в качестве посла, то она началась с довольно занятного происшествия. Перед самым отъездом я набросал текст обращения для моей первой аудиенции у римского папы. Этот текст не понравился Риббентропу. Он почти полностью переписал его и показал Гитлеру, который, в свою очередь, сделал многочисленные исправления на варианте Риббентропа. Таким образом, я взял с собой, можно сказать, чудовищный текст речи.

В конце концов с помощью кардинала – государственного секретаря Ватикана Луиджи Маглионе, неаполитанца по происхождению, – и из-за приступа радикулита, уложившего меня в кровать в середине жаркого римского дня, я сумел убедить наше руководство, что в пространном выступлении нет необходимости. Поэтому я ограничился несколькими формальными репликами, которые произнес во время вручения верительных грамот.

Папа ответил мне на превосходном немецком, произнеся несколько наставительных реплик, которые, в отличие от общепринятой практики, никогда не были напечатаны. Беседа а deux{Вдвоем (фр).}, состоявшаяся в его личной библиотеке, оказалась первой в ряду других аудиенций, которые Пий XII пожаловал мне между 1943 и 1945 годами. В соответствии с общим прекрасным обычаем католической церкви, я не стану здесь воспроизводить содержание этих бесед.

Самые значимые для меня беседы были, естественно, связаны с возможностями установления мира, ради которого я на самом деле и прибыл в Рим. Я по-прежнему верил, что сохранялся небольшой, но действительный шанс установления мира, естественно без Гитлера. Я не мог представить, что сумасшествие войны должно было дойти до крайней точки. Вскоре я сговорился с кардиналом Маглионе, что он даст мне знать, если увидит какую-либо возможность для движения к миру.

Риббентроп, не понимавший, почему я выбрал пост посла в Ватикане, добился бы моего отзыва после первых двух недель, если бы узнал, что я там делал. Не стоит и говорить, что я ничего или почти ничего не сообщал в Берлин по поводу моих бесед о мире. Не стоило опасаться, что нунций Орсениго совершит опрометчивый поступок, в любом случае он получал из Рима скудную информацию. Несколько раз в Риме я ломал копья для Орсениго, но безуспешно.

Я был пленен несравненным обаянием необычайной духовности Пия XII. Меня поразили его умные глаза, выразительный рот и красивые руки. С ним можно было, не задумываясь, говорить раскованно и доверительно. Проведя долгие годы в качестве нунция в Германии, папа римский детально познакомился с немецкими обычаями. Его истинная любовь к нашей стране, терпимость, проявленная по отношению ко мне, как протестанту, его природная проницательность позволяли мне быть с ним более откровенным и отвечать более искренне, чем обычно разрешалось в беседах с главой государства. Сознание, что он сохранит в тайне все, что говорится лично ему, позволяло мне раскрывать перед ним темы, которые носили конфиденциальный характер.

Исключительная память папы проявлялась в том, что он знал наизусть те речи, которые написал, – он мог произнести их по памяти, не обращаясь к рукописи. Ежегодно собиравшиеся в увесистый толстый том, эти речи являются для меня выражением глубокой мысли и образцом блестящего стиля. Поздравления с Рождеством Христовым, которые папа рассылал в течение войны, были законченно совершенны и взывали к разуму в международных делах.

Страстно желавший мира, римский папа не позволял себе ни дня передышки, испытывая страдания оттого, что соперничавшие группировки отказывались прислушаться к нему. В течение всей войны он не покидал Ватикан, даже в самое жаркое время года, не позволяя себе наслаждаться свежим воздухом в своей летней резиденции, находившейся в Кастельгандольфо. Его распорядок дня был расписан по минутам. Зимой и летом в одно и то же время в полдень он бродил по ватиканскому саду, всегда одновременно читая свои бумаги. Далеко за полночь в его кабинете, расположенном высоко над площадью Святого Петра, был виден свет.

Благодаря тому что Пий XII (до того, как стать римским папой) много лет проработал государственным секретарем Ватикана, он сознательно стремился сосредоточить все дела в своих руках. Похоже, что папа неохотно прибегал к помощи ватиканских кардиналов. В дипломатической сфере ему помогало несколько людей из его личного окружения, в частности монсеньор Дж.Б. Монтини, здравомыслящий, умный заместитель из города Брешиа, оказавшийся самым трудолюбивым из всех, доходивший во всех делах до мельчайших подробностей. Мне часто даже было неловко беспокоить столь сверхзанятого священнослужителя своими тривиальными делами.

После смерти кардинала Маглионе, вместо которого никто не был назначен, официальные беседы, не считая чисто формальных, велись Монтини, чисто политические проблемы решались с его коллегой монсеньором Тардини, римлянином, отличавшимся острым умом и необычайной сообразительностью. Другим священникам из немногочисленного аппарата государственного секретаря вообще не разрешалось принимать дипломатов. Им запрещалось вести какие-либо разговоры, поэтому при необходимости они проходили в виде моего монолога.