Читать книгу "Иван Молодой. Власть полынная - Борис Тумасов"

А вторую колонну ратников повел князь Беззубцев…

Над Тверью беда нависла. Часто, тревожно забили колокола. От дикого крика московитов, от конского топота раскололось небо, задрожала земля. А набатные колокола в Твери гудели и гудели…

Подступила московская рать к Твери, встали полки под крепостными стенами. Оружейный наряд поставили напротив главных ворот в версте от города. На краю леса шатер государя, полк дворян, рать государева расположилась.

Иван Третий подозвал немца, ведавшего пушкарным нарядом, и велел обстрелять город. Едва раздались первые орудийные раскаты и пороховые тучи окутали стены, как из тверских ворот выступили бояре и епископ со священниками, а с ними князь Даниил Холмский. Они направились к Ивану Третьему, стоявшему в окружении воевод.

- Государь, - сказал подошедший князь Даниил, - не вели город обстреливать, бояре тверские и владыка тебе присягнуть готовы. А князь Михайло город покинул, в Литву бежал.

Иван Третий насупился:

- Почто же Михайло испугался? Сам кашу заварил, а бояр расхлебывать оставил?

Тверь присягала великим князьям московским. Били колокола праздничным, красным перезвоном, гудел большой медный, гудевший еще во времена великого князя Александра Михайловича.

Бояре по церквам присягали, вслед за ними народ тверской к иконам прикладывался.

За всем московские бояре догляд вели, чтоб было без хитрости и обмана.

А Иван Третий, собрав тверских бояр на Думу, сказал:

- Ин быть по-вашему: в Твери великим князем оставлю сына Ивана Молодого. Он тверич по матери и город в обиду не даст. Знайте о том, бояре! Да только уговор блюсти честно, крамолы не заводить, как князь Михайло Борисович. Чтоб мир между нами был на вечные года и руку врагов моих чтоб вы не держали. А будете с врагами моими знаться или слово нарушите, сотворю пустой вашу землю…

Над Тверью сгущались сумерки, когда молодой великий князь Московский, а отныне еще и тверской, въехал в город.

Всю неделю дули западные ветры, лили дожди, и земля больше не принимала влагу. Но потом небо прояснилось и потеплело. Открылось заходящее солнце.

Вышедшая из берегов Волга вступила в свое русло, но еще продолжала нести коряги, ветки и разный мусор, который река, взбесившись, вывернула на своем пути.

Дорога тянулась вдоль Волги, и Тверь начиналась избами и домишками. Здесь люд занимался огородничеством, держал скот, славился ремеслами. Плотницкие и гончарные мастерские сменились кузницами. А дальше, ближе к Детинцу, стояли боярские и купеческие терема и хоромы.

Строились в Твери беспорядочно, и чем ближе к центру, тем кучнее.

Как и в Москве, нередки были пожары, потому как Тверь тоже строилась из дерева, а крыши крылись соломой и дранкой. И только боярские дома, да и то не все, темнели черепицей.

Ездовые направили возок молодого великого князя к каменному Детинцу, к хоромам бежавшего в Литву Михаила Борисовича.

Теперь эти хоромы станут его, князя Ивана, хоромами.

Чем ближе подъезжал он к Твери, тем тревожнее становились у него на душе.

Нет, не таким он представлял свое появление в Твери. Не с изгнания князя Михаила. Да он, Иван, и не думал, что его удел - Тверь. Он считал, что великому князю Московскому надлежало находиться в Москве. Но теперь, когда Тверское княжество стало частью Московского, Иван Третий велел сыну переселиться в Тверь…

Возок вкатил в Детинец, остановился у крыльца хором. Тех, в каких жили дед Ивана Молодого и прадед по материнской линии и из которых изгнали его дядю, князя Михаила Борисовича…

Как-то примут его тверские бояре?

Иван подумал, что те, какие перебрались в Москву под ее покровительство, наверно, довольны его приездом, ну а те, какие служили князю Михаилу? Примут ли они?

Для себя князь решил, что в конце недели он созовет Думу. Но о чем будет первый разговор с боярами, еще не знал.

Там, в Москве, когда Иван Третий собирал думных бояр, обсуждались вопросы Новгорода Великого или Казани, похода Ахмата или иные, государственные, но здесь, в Твери, какой совет испросит он, Иван, у бояр?

Так и не определился князь по первой Думе, положился на мудрость утра.

Болели ноги, палили огнем. Когда жжение отступало, дергало жилы, рвало изнутри.

Лекарь-иноземец лечил горячей водой, пиявками, но боль не отпускала, ходить было тяжко и в седле не усидеть. Не было покоя…

Едва ездовые остановили коней и Иван выбрался из возка, как подскочил старый дворецкий, боярин Самсон, служивший еще у князя Михаила Борисовича, и сказал с поклоном:

- Вот ведь как оно получается, княже: из отцовских палат московских в тверские палаты материнские, покойной матушки Марьи Борисовны…

Князь Иван поднялся на крыльцо и, не задерживаясь, вошел в хоромы. Горевшие плошки освещали палаты.

Все здесь было ему известно по его приездам к князю Михаилу, здесь в юности бывал он с матерью…

Сумеречные тени просачивались в коридор. Гасли последние солнечные блики, падавшие через высоко прорезанные узкие оконца, взятые в кованые решетки. И тишина, будто вымерли хоромы.

Только и слышны шаги его, князя Ивана, и дворецкого Самсона.

Снова мысли вернули его к последним событиям в Москве. Это дело рук Софьи, она, лишь она убедила мужа отправить молодого великого князя Ивана в Тверь на княжение.

Теперь у Софьи большие возможности уговорить государя сделать Василия великим князем Московским.

И князь Иван Молодой говорит вслух:

- Она добилась своего!

Шедший позади дворецкий переспросил:

- Ты это о чем, княже?

- Так, Самсон, свое я.

И тут же подумал: «Неужели государь назовет Василия великим князем Московским?»

У входа в опочивальню дворецкий спросил:

- Аль ты, княже, в трапезную не зайдешь? Прости, Самсон, утомился в дороге, да и не проголодался я.

В опочивальне горели свечи. Они освещали ложе, покрытое накидкой из объяри, шелковой ткани с золотой нитью, лавки, обтянутые бухарской пестроцветной тканью, столик и кованый сундук у стены. Ни оружия на стенах, ни брони…

Князь Иван присел у столика, положил руки на столешницу и задумался. Месяца не минуло, как за этим столиком сидел князь Михаил Борисович, его дядя. Какие мысли осаждали его? Может, здесь явилось к нему решение взять в жены внучку Казимира? А может, думал он, как отвести московскую угрозу от Твери?..

Спать не хотелось, беспокоили ноги. Никак не ожидал Иван, что в свои молодые лета он ходить будет с трудом и в седло не сядет…

И снова пришла мысль о князе Михаиле Борисовиче.

Он винит в своем изгнании Ивана Третьего. И то так. Но ужели он думает, что и Иван Молодой виновен?