Читать книгу "Меч короля Артура. Так рождалась легенда - Вадим Эрлихман"

И все же викторианские паладины почти так же статичны и бездеятельны, как их монарх – скованные меланхолией, они только и могут, что принимать красивые позы. Это особенно заметно в живописных произведениях членов Братства прерафаэлитов. Пышные, формально безупречные полотна Эдварда Берн-Джонса, Данте Габриэля Россетти, Уильяма Морриса, Уильяма Холмена Ханта до сих пор остаются лучшими иллюстрациями к артуровским легендам. Стоит напомнить, что прерафаэлиты сплотились именно вокруг фресок на темы «Смерти Артура» Мэлори, которыми они в 1857 году расписывали конференц-зал Оксфордского университета. Работа была не закончена, но породила волну картин, гобеленов, витражей на артуровские сюжеты, украсивших и королевские дворцы, и сельские церквушки.

Королева Виктория еще в 1848 году поручила художнику Уильяму Дайсу украсить фресками из жизни Артура гардеробную Вестминстерского дворца. Дайс не сумел адаптировать рыцарские идеалы к викторианству, да и не ставил перед собой такой задачи: он превратил артуровские сюжеты в аллегории таких добродетелей, как милосердие, щедрость, благочестие и учтивость (так и хочется добавить к этому ряду умеренность и аккуратность). Сегодня фрески Дайса вряд ли способны кого-то вдохновить, однако они во многом повлияли как на прерафаэлитов, так и на Теннисона, поэмы которого, в свою очередь, оказали громадное влияние на британское искусство. Первое издание «Королевских идиллий» в 1859 году (так называемый «Моксон-Теннисон») было богато иллюстрировано художниками, представлявшими не только Братство, но и враждебную ему живописную школу Королевской академии искусств, к которой принадлежали Джеймс Арчер, Джозеф Ноэль Пейтон, Томас Вулнер. Эта школа культивировала монументальность образов и эпичность сюжетов, что привело к появлению таких широко известных полотен, как «Смерть Артура» Арчера или «Две короны» и «Рыцарство» Фрэнка Дикси. В свою очередь, члены Братства насыщали свои картины мистическими аллегориями и любовными переживаниями.

Живописные произведения на артуровские темы были тесно связаны с поэтическими. Член Братства Уильям Моррис был одновременно известным поэтом, посвятившим Артуру несколько произведений – в первую очередь поэму «Защита Гвиневеры» (The Defence of Guenevere), представляющую собой страстную защитительную речь королевы против обвинения в неверности со стороны Гавейна и его братьев. Несмотря на архаичную лексику, поэма проникнута новомодными идеями о равенстве женщины и ее праве на личное счастье, которые трудно представить себе в мире не только Артура, но и Мэлори. Еще один близкий прерафаэлитам поэт, Алджернон Чарльз Суинберн, создал стихотворение «За день до суда» (The Day before the Trial), где показано отношение к тому же событию самого Артура – старый король жалеет не любящую его жену и предвидит, что судилище над ней приведет к гибели Логрии. Суинберну принадлежат также поэмы «История Балина», «Ланселот», «Тристрам Лионесский». Легенда о Тристане и Изольде особенно полюбилась викторианцам – ей посвящены «Последний турнир» Теннисона, «Королева Изольда» Суинберна, «Тристан и Изольда» Мэтью Арнольда. Позже эта тема отозвалась в творчестве выдающегося американского поэта Эдвина Арлингтона Робинсона, создавшего в 1927 году поэму «Тристрам» – завершающую часть его артуровской трилогии.

Можно без преувеличения сказать, что артуриана стала одной из главных тем британского искусства второй половины столетия, захватив краем и соседние страны. Это привело к появлению таких незаурядных произведений, как гравюры Гюстава Доре к «Королевским идиллиям» Теннисона или художественные фотографии Джулии Камерон, где меланхоличные натурщики в латах изображали сцены из рыцарских романов. На рубеже XX века артуровской темы коснулся скандально известный книжный график Обри Бердсли, создавший обширный цикл иллюстраций к «Смерти Артура», вышедшей в 1894 году в издательстве Джона Дента. Под пером Бердсли король, его рыцари и дамы неузнаваемо изменились – лукавые и порочные, они воплощали андрогинность, слияние мужского и женского начала.

Проникновение женственности в исконно «мужской» мир артуровского эпоса – еще одна новация викторианцев, в первую очередь тех же прерафаэлитов. В их произведениях женщины – Гвиневера, Моргана, Вивиана, – почти всегда живее, активнее мужчин. Они любят, они ненавидят, они губят героев, как жестокая «Красавица без пощады» (La belle dame sans merci) на картинах У. Хьюза и Ф. Дикси. Правда, адаптация артуровских легенд ко вкусам женщин шла довольно вяло, чего нельзя сказать о детях. Еще в 1862 году вышла детская книга Джеймса Ноулза «Король Артур и его рыцари», за которой в 1880 году последовал американский «Король Артур для мальчиков» Сиднея Ланира с превосходными иллюстрациями Н.-С. Уайета.

В Америке появился и один из самых известных артуровских романов Нового времени – «Приключения янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена (1889). Его герой Хэнк Морган, фабричный мастер из США, переносится в VI век, ко двору Артура, и самыми жесткими мерами насаждает там привычное ему общество потребления. Долгое время этот роман считался юмористическим; сегодня, после американских «цивилизаторских» опытов в разных странах, он вызывает разве что горестную усмешку. Герой Твена, самодовольный мещанин, походя разрушает чуждую ему культуру, навязывая ей отходы цивилизации – рекламу, судебные тяжбы и желтую прессу. На Артура янки смотрит с симпатией, но свысока, как на большого ребенка, что отражает отношение XIX века к «темному» средневековью. При явной несправедливости такого подхода мастерски написанный роман Твена пользовался большим успехом и неоднократно воплощался в кино; в последних экранизациях в Камелот попадали уже не ловкач-янки, а маленький мальчик, офицер полиции и даже негритянка в клоунском наряде (Вупи Голдберг в фильме 1998 года «Рыцарь Камелота»). Не прошло мимо этого сюжета и российское кино – в 1988 году Виктор Гресь снял фильм «Новые приключения янки при дворе короля Артура», в котором короля играл А. Филозов. Успеха фильм не имел, так и оставшись единственной попыткой воплощения артуровских сюжетов на нашем экране.

«Русский» Артур – тема интересная, хоть и почти виртуальная. При постоянном интересе наших поэтов и писателей к «святым камням Европы», артуровская тема их почему-то мало занимала. Несколько переводных или подражательных стихотворений Бальмонта, Блока и Брюсова – вот и все, чем мы располагаем. Немногим лучше обстояло дело с переложениями для детей – в 1896 году вышла книга «Рыцари Круглого стола» в пересказах Е. Балобановой и О. Петерсон, а с 1972 года не раз переиздавался сборник «В стране легенд», где предания об Артуре воспроизводились в переложении В. Марковой. Тогда же началась публикация источников артурианы, до сих пор идущая не слишком активно. В последние годы к ней добавились переводы исторических романов и фэнтези, вдохновленных артуровской темой, но все это по-прежнему мало влияет на отечественную словесность. При множестве внешних заимствований (к примеру, рыцаря в «Драконе» Е. Шварца зовут Ланцелот) глубинный пафос легенд об Артуре остается у нас невостребованным. Возможно, рыцарская тематика по-прежнему чужда России, а может, Круглый Стол воспринимается как тема настолько заезженная, что за нее берутся разве что самые неразборчивые беллетристы.

В Англии же XX век стал периодом интенсивного осмысления артуровских легенд – как научного, так и художественного. Первое берет начало с монографии Эдмунда Чемберса «Артур Британский» (Arthur of Britain), вышедшей в 1927 году. Ее автор не только критически рассмотрел все известные к тому времени письменные источники, но и впервые (если не считать робких попыток Лиланда) приобщил к делу данные археологии. В 1948 году было основано Международное артуровское общество, до сих пор регулярно выпускающее справочники и библиографические обзоры. После этого границы артуроведения продолжали расширяться – такие ученые, как Роджер Шерман Лумис и Ричард Барбер, вовлекли в его орбиту рыцарские романы и памятники средневекового искусства, пытаясь отыскать в них сведения об историческом Артуре. Множество книг на эту тему издал Джеффри Эш, пришедший в конце концов к сомнительному выводу о тождестве короля с противником вестготов Риотамом.