Читать книгу "Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс"

Массовую аудиторию история Фуке завораживает по сей день. Возможно, это происходит отчасти благодаря прекрасной реставрации, которая проводится в поместье Во-ле-Виконт последние полвека, и его роли как одной из крупнейших туристических достопримечательностей. В марте 2011 года на канале France 3 вышел телевизионный фильм Le roi, l’écureuil, et la couleuvre[1079] с Лораном Дойчем в роли Фуке и Кароль Ришер в роли мадам де Севинье, частично снимавшийся в Во.

Этот сдвиг в отношении исследователей и публики затронул не всех. Эманнуэль Леруа-Ладюри, в своем полемическом исследовании Франции о Старом режиме (Ancien Régime), приходит к выводу, что суперинтендант был козлом отпущения в предпринятом королем государственном перевороте 1661 года. А массивные долги Фуке позволяют предположить, что «как минимум с 1650 года тот был относительно честен». Он, однако, не согласен с Даниэлем Дессером, который изображает Фуке «фигурой, подобной Дрейфусу»[1080], а Кольбера – как «не слишком привлекательную марионетку». Для Леруа-Ладюри попытка Дессера сделать из Фуке «национального героя – то же, что делать montgolfére из baudruche» (монгольфьер из детского воздушного шарика)[1081] [1082]. Возможно, страдая от того же симптома, который сам же описал, Леруа-Ладюри полагает, что «Бретонский заговор» Фуке был «чем-то сродни Фронде» [1083]. Аналогичная убежденность характеризует его повествование о многочисленных достижениях Кольбера, когда он вежливо, но твердо отвергает выводы, к которым подводят работы Дессера, Байяра, Бонни, Бергена и других ученых [1084].

Демонстрируя изумительное институциональное единодушие, проходящее сквозь века, в 2011 году французское министерство юстиции на официальном сайте разобрало, с каким блеском Фуке сумел использовать ошибки и нарушения стороны обвинения. Оно также признало, что Фуке прежде всего был жертвой гнева Людовика XIV. Тем не менее оно поддержало выводы процесса, утверждая, что Фуке действительно был виновен в мошенничестве и аферах с ценными бумагами (tromperies et escroqueries). Игнорировать их было больше невозможно. Приговаривая Фуке к ссылке, а не к смертной казни, стандартно полагавшейся за казнокрадство, судьи поддались давлению общественного мнения. Король не смирился с этой податливостью и изменил приговор на пожизненное заключение. Словом, какими бы порочными ни были средства, цель их оправдывала [1085].

Однако ученые тоже способны продемонстрировать если не институциональное, то интеллектуальное единство. В мае 2000 года литературоведы и историки собрались на двухдневную конференцию в Версале «Годы Фуке». Там, во дворце Короля-Солнце, выдающийся французский историк и биограф Кольбера Жан Мейе, участник коллоквиума 1983 года, объявил процесс Фуке «одной из тех печальных, неоднозначных и подлых историй, которые разворачиваются в эпохи одновременно гротескные и достойные жалости, которыми так обильна наша политическая история» [1086].

Остается надеяться, что тени Людовика XIV и Фуке это слышали.

Приложение

Состояния министров во Франции в XVII веке

В ТЕ ВРЕМЕНА отсутствовало понятие «конфликт интересов». Понимая, что в любой момент по прихоти короля они могут лишиться должностей, многие министры и высокопоставленные чиновники выжимали из имеющихся возможностей все, что могли, для обогащения себя и родственников. Ришелье оставил после себя состояние в 20 млн ливров, из них более 4 млн ливров наличными. Он осыпал многочисленную родню должностями и жалованьем, надолго обес печив процветание своему клану[1087]. Клод де Буйон, суперинтендант финансов, в 1632–1640 годах скопил имущества почти на 8 млн ливров.

Но абсолютным рекордсменом стал Мазарини. За десятилетие перед Фрондой свежеиспеченный главный министр сумел выстроить из своих разнообразных светских и церковных назначений весьма прибыльную систему. Современники из Парижского парламента оценили его доход в эти годы примерно в один миллион ливров[1088]. Парламентские критики при этом не могли знать о его скрытой деятельности: участии в синдикатах, ссужавших деньги короне, или в оптовых поставках амуниции, провианта и припасов сражающимся войскам. Такие транзакции оформлялись на подставных лиц, личных слуг или клерков кардинала. Подобное же прикрытие предоставляли Мазарини его доверенные банкиры, например венецианец Томас Кантарини или Бартелеми Эрвар, немецкий протестант из Аугсбурга. Как отмечает современная исследовательница Клод Дюлон, если учитывать инвестиции, оформленные Мазарини через подставных лиц, то сразу выясняется, что современники ошибались примерно на треть: годовой доход кардинала составлял 1,5 млн ливров[1089]. По меньшей мере часть состояния Мазарини ушла из страны. Дюлон отмечает, что кардинал вел много дел с банкирами в Италии, государствах Рейна, Амстердаме и Антверпене, с их помощью выводя активы за пределы Франции[1090]. В 1641 году он уже мог купить в Риме великолепный Palazzo Bentivoglio, нынешний Palazzo Rospigliosi-Pallavicini[1091][1092]. Еще до Фронды его коллекция гобеленов, живописи, книг, серебра и драгоценных камней вызывала изумление. В числе прочего кардиналу принадлежали восемнадцать знаменитых бриллиантов, известные как «восемнадцать Мазарини», которые он позже завещал французскому королевству. Два из них, «Санси» и «Зеркало Португалии», были за бесценок куплены через подставных лиц у принцессы Генриетты Марии[1093], вдовы Карла I[1094]. Из учетных книг Кантарини, конфискованных и изученных парламентской комиссией во время Фронды, следовало, что к 1648 году у венецианца на депозитах лежало уже 8 млн ливров, принадлежащих Мазарини[1095]. Остается только гадать, сколько из них так или иначе восходили к 31 млн ливров государственных средств, которые прошли через руки Кантарини в 1643–1648 годах[1096]. Хотя Мазарини во время Фронды действительно потерял часть своих накоплений, позже он преувеличивал размер потерь. Многое было тайно возвращено через агентов или оказалось недосягаемым для Парижского парламента, не в последнюю очередь усилиями Кольбера и братьев Фуке[1097].