Читать книгу "Русский аркан - Александр Громов"

– А он будет присутствовать? Что скажешь, Мишель?

Цесаревич, все еще негодуя на коварство германцев, раздраженно пожал плечами:

– Не знаю. Может быть.

– Госпожа Фудзико соблаговолила выразить намерение совершить прогулку в парк Уено в то же самое время, дабы полюбоваться хризантемами… – добавил Корф.

– А! Тогда буду.

– Только держись возле меня, Мишель, – сказал Лопухин. – Просто на всякий случай. Ты уже убедился, что плохого я не посоветую?

Вернувшись к себе, он обнаружил, что Еропка дрыхнет на господской кровати. Лодырь правильно понимал, за что граф терпит его непреоборимую лень. Если хотя бы раз в год на слугу можно положиться в ситуации шаткого баланса между жизнью и смертью, то такому слуге можно простить все остальное.

Шесть самурайских мечей – три длинных и три коротких – валялись у стены, как дрова. Вчера Иманиши уговорил графа принять ненужные трофеи: «Они ваши, Лопухин-сенсей. Это мечи убитых вами ронинов». – Ну и что мне с ними делать? – озадаченно спросил тогда граф, но трофеи взял. Пригодятся для подарка кому-нибудь. Особенно в России.

Сейчас он уже знал, кому подарит один из мечей.

Со дня отъезда барина в Токио Нил ощущал глухую тоску. Отчего – сам не мог понять. Вроде все складывалось удачно. Оказавшись на «Победославе», он был обласкан всеми, от командира до простых матросов. Даже унтера не цеплялись к юнге, а боцман Зорич сказал, что вот этим кулаком вобьет в палубу любого, кто обидит мальца не по делу. Потому как малец настрадался так, что на десятерых хватит, и вообще он хлопец геройский. Кормили сытно, работой донимали в меру. Учением тоже – барин уехал, а господам офицерам было недосуг. Нил подогнал под себя матросскую форму наименьшего размера, выданную ему баталером Новиковым, и почувствовал себя франтом хоть куда. В свой черед он ходил в увольнительные, дивился на японские домишки с загнутыми крышами, на бесстыжих японских теток, что купаются в бочках телешом у всех на виду, на влекомые людьми повозки и даже на черных воронов, не умеющих каркать и потому орущих с деревьев: «А! А! А!» Все было не так, все в диковину. Куда там Сандвичевым островам по части удивительного! Нил устал дивиться.

Небольшую Иокогаму он исходил вдоль и поперек – гулял без дела по улицам, покупал безделушки в крошечных магазинчиках, стоял подолгу на каком-нибудь особенно вычурном мостике над каналом, плюя от скуки в воду. Однажды нанял рикшу – просто посмотреть: как оно ездить на людях? Оказалось ничего себе. Нил даже ощутил себя господином, но повторить опыт отчего-то не захотел. Просился на «Святую Екатерину», что повезла в японскую столицу сдутый дирижабль, – не пустили. Эх, скорее бы уж домой в Россию… хуже маринованной редьки надоели чужие края…

В тот день, когда, по слухам, летающее диво не удержалось в воздухе и грохнулось оземь, никого, к счастью, не убив, приезжал ненадолго барин. На Нила он не нашел времени – потрепал за отрастающий чуб, и только. Было обидно. Когда же снова в море? Добрый капитан-лейтенант Батеньков давал Нилу смотреть морские карты – выходило, что до Владивостока рукой подать.

Прошла буря и натворила в городе бед, но суда в гавани не пострадали. На берегу случилась нелепая ссора между матросами «Св. Екатерины» и «Победослава». Драка была остановлена пудовыми кулаками боцмана Зорича, твердо убежденного в том, что следует лечить подобное подобным, и матросы обоих судов, потирая синяки, отправились в японский кабак запить недоразумение, заказав, к восторгу и ужасу хозяина, четыре ведра саке. «Ты хоть и вольный, а все ж на службе, – гудел Зорич боцману „Св. Екатерины“. Держи народец в узде. Пить – пей, а службу помни. Без строгости все твои люди на корм рыбам пойдут, ты понял?»

И все же, несмотря на лихую расправу с буянами, боцман не выглядел орлом. «Заболел, наверное, – с неожиданным сочувствием думал о нем Нил. – Хворает, а старается виду не казать. Вот человек!»

Нынче «Святая Екатерина» снялась с якоря, и сейчас же распространилась новость: послезавтра уходит и корвет. Но завтра! – завтра русские моряки приглашены в Токио полюбоваться каким-то из басурманских парков с храмами, ну и вообще. На борту сразу же случилось то, что ехидный мичман Свистунов окрестил Вавилоном местного значения. Каперанг приказал начать подготовку к отплытию. Нила же занимал только один вопрос: попадет ли он в число тех, кому предстоит увидеть японскую столицу? Иокогама давно надоела.

Хотел попросить старшего офицера – и не смог, застыдился. «Моряк я или не моряк?» – думал Нил. Клянчить себе поблажку мог сухопутный шкет, но не юнга российского флота. Отказать-то, может, и не откажут, но посмотрят так, что со стыда сгоришь…

Отбирали нештрафованных и тех, кто ростом поболее, лицом не урод, аккуратен и в запоях не замечен. Повезло – Нил попал в число счастливчиков. Ему и невдомек было, что Батеньков держал с Тизенгаузеном пари – попросит юнга себе поблажку или не попросит, – и Батеньков выиграл, после чего сам попросил Враницкого включить юнгу в состав командированных.

Простирнуть и выгладить матросскую форму – плевое дело. Нил выглядел франтом.

До цели добирались морем на трех японских паровых катерах. Вошли в устье какой-то реки, с час двигались против течения, пристали к пропахшей рыбой деревянной пристани и дальше двинулись маршем – ать-два! Маршировать пришлось долго. Отовсюду лезли японцы – поглазеть. Народец этот, несмотря на его странности, нравился Нилу, хотя и смешил. Приветливые лица, рты до ушей и передние зубы наружу. Чему это японцы вечно радуются?

А Токио не понравился. Улицы узкие, кривые. Постройки такие же, как в Иокогаме, смотреть особенно не на что. Для чего они края-то крыш гнут? Чтобы оступившемуся кровельщику было за что ухватиться? Так ведь домишки сплошь одноэтажные, падать-то невысоко совсем…

Что до токийских жителей, то и они ничем не отличались от иокогамских. Те же уличные торговцы, семенящие женщины, рикши и носильщики с коромыслами странного вида… чепуха, словом. Иногда попадались смешные фигуры модников, нацепивших на голову цилиндр или котелок, но притом облаченных в японский халат и стучащих по мостовой деревянными туфлями. Нил приободрился и глядел орлом. Пусть он в последней шеренге, но всем видно, что он российский моряк. Это ли не повод держать голову выше?

Еще какой повод!

За матросами и гардемаринами маршировали морские пехотинцы в черной форме. Вел их черный полковник с таким страшным сабельным шрамом на лице, что японские обыватели взирали на него с большим уважением, а многие почтительно кланялись. То-то!

Возле парка пришлось подождать в тени деревьев самого что ни на есть японского вида. Между деревьями бродили парковые служители, собирая в корзины сорванную бурей листву и всякий сор. Строю скомандовали «вольно», но не «разойдись». Пыхачев, оставивший на корвете вместо себя Враницкого, нервно расхаживал перед строем взад-вперед и поминутно глядел на часы-луковицу.

Но ожидание кончилось, и вслед за каперангом вздохнул свободнее и Нил. Прибыл цесаревич, а с ним граф и целый взвод японских гвардейцев в придачу. Каперанг, скомандовав петушиным голосом «смирно», разлетелся было рапортовать, но цесаревич на него только рукой махнул и проследовал в парк. «Навеселе», – сразу определил Нил. Он мало видел цесаревича, но знал, что среди его прозвищ, втихомолку повторяемых матросами, «наш дурень» было одно из самых невинных. Случалось, что наследника российского престола именовали мешком дерьма и иными кличками, которые даже не хотелось повторять. Как же не похож был цесаревич на своего брата великого князя Дмитрия Константиновича, что однажды собственной великокняжеской рукой выловил Нила из чаши бассейна в Петергофе! Родные братья – а какая разница! Даже удивительно.