Читать книгу "Кошмар во сне и наяву - Елена Арсеньева"

– Афганец! Убери отсюда этих отморозков! Видеть не могу. Дане забудь отрихтовать, чтоб знали, как врать законнику! – крикнул тот. – Все!Вы автоматически переходите из разряда хозяев жизни в разряд… совсем другой –противоположный. Сейчас не до вас, повезло вам, сучарам, но как тольковыпулимся отсюда – можете гузно подставлять. Наденем вам юбки!

Герман отвернулся.

Ну, вот и все. Опять же: кто может, пусть сделает лучше. Онне чувствовал ни торжества, ни радости. Но, с другой стороны, не было и тогожуткого чувства ненависти к себе, которое и погнало его сюда нынче утром…бросило прямо в ад. Да может ли быть что-то хуже того ада, который он создалсам в душе своей?

Кое-как собравшись с силами, встал, подал руку Альбине:

– Пошли.

Она поднялась, быстрыми движениями смахивая слезы. Герман струдом подавил вспышку раздражения: ну, и о ком она рыдает, интересно, когооплакивает? Будущих «петухов» Антошу с Максиком? Или все-таки… его? И откудаопять взялось это ощущение, будто девушка знает что-то о нем, о Хингане?

Герман отмахнулся от этого проклятого имени, попыталсязагнать его в самые дальние уголки подсознания, и это ему почти удалось.Ненадолго, правда.

– Погоди, лепило, – позвал вдруг Стольник. – Куда собрался?Посидим, поокаем.

Он похлопал по коечке, приглашая сесть, а когда Герман невыразил намерения сделать это немедленно, рявкнул:

– Садись, ну!

Герман сел. Альбина – рядом. Прижалась, садясь, плечом, ноне отстранилась испуганно – так и сидела.

Стольник устроился напротив; сощурясь, вгляделся в лицоГермана.

– Ого, лепило, – пробормотал задумчиво. – Не ожидал я оттебя такой прыти. Ты, оказывается, человек посвященный. Это же надо, а? Ядумал, тот паренек мелкашка какая-нибудь, вышиварь, да и второй подстать,этакие чинарик с чубариком, а тут вон какие бездны преисподние отворяются! Ноты-то как проведал про такие интимные подробности? В дела эти нос сунул? Натебя что-то совсем даже не похоже. Тогда и вопрос ребром: откуда ты этовыведал? Китаев наш многорукий и востроглазый перехватил «малявочку», которая выводилаэтих двоих на чистую водичку, и тебе сказал? Это уже теплее. Однако причем жевсе-таки тут Хинган? И вряд ли в той «малявочке» могли оказаться такиедушераздирающие подробности: имя, возраст девчонки… Скорее всего, и не былоникакой «малявочки», так, Уксус Помидорыч?

Герман молча смотрел мимо Стольника в стену.

– Не было, не было, – повторил тот задумчиво. – А если небыло, вопрос остается: откуда тебе известна эта история. А главное – участие вней Хингана? Что-то я не слышал о его новой ходке. Зато слышал, что вот уже годХинган сгинул куда-то, и ни слуху о нем, ни духу.

– Ну да, а он должен был тебе «малявочку» послать: так итак, Стольник, сваливаю на Кипр или в Австралию, к примеру? – попытался дерзитьГерман.

– Обижаешь, лепило! – с ласковой укоризной взглянул на негоСтольник. – Хинган – фигура не простая. Когда такой ферзь сваливает за бугор –это событие. Кое-что другое я слышал: будто вышел Хинган однажды ночью вбассейне купнуться – и пропал.

– А может, утопился, – с мрачной усмешкой отозвался Герман.– С горя, к примеру?

– Ага, или от стыда, что ту девоньку придавил? – кивнулСтольник. – Бывает, конечно… Только твоя какая печаль? Ты-то чего радисуетился, чтоб этих двух сявок в петушиный угол переадресовать?

– Умный он, – послышался гортанный голос, и Герман, вскинувглаза, увидел Ваху, подперевшего косяк крутым плечом. – Умный и хитрый. Насбыло сколько? Восемь. Теперь нас сколько? Шесть. Смотри, Стольник, как бы он неизбавил команду еще от кого– то… или двух, трех… Ты ему на слово поверил –почему? А если он сейчас скажет что-то про меня, или Бирюка с Удавом, или дажепро тебя? Тоже с одного слова поверишь?

– Ого! – хмыкнул Стольник. – Какой ты разговорчивый,оказывается. А я думал, вы, чебуреки, только три слова знаете: «Аллах акбар!» и«зарэжу!».

Повернулся к Герману. Помолчал, поигрывая пистолетом, и замиг этого молчания Герман вдруг ощутил странную тьму, которая, чудилось,родилась за спиной Стольника и начала дымными клубами стлаться во все стороны.Один из черных языков подполз к ногам Германа и, опутав их, начал подниматьсявверх.

Наваждение тотчас исчезло, а когда Стольник поднял голову,взгляд его был устремлен не на Германа.

– А хорошенькая девочка, да? – кивком указал он на Аьбину. –Девочка девяносто шестой пробы! Все при ней: окорочка, прыщики… И, если меня неподводит нюх, а он меня никогда не подводит, – дукатик небось? Нераспочатая?Говорят, это сласть… и все тебе достанется, лепило!

– Что? – недоуменно произнес Герман.

– Ну что, что? Надоело мне глядеть, какой ты чистенький срединас, грязненьких. Сейчас жмокнешь эту дуньку, молодую, симпатичную, – всего-тои делов. Я понятно выражаюсь? Трахнешь ее, иначе говоря, при всех при нас. Итогда на тебе тоже 117– я повиснет. Честно говоря, неохота мне с тобойрасставаться, лепило! Полетишь с нами в самостийную Ичкерию на законныхоснованиях.

– Да ты что, Стольник? – пораженно пробормотал Герман. –Весь ум просидел, тюрьма отбила? Как ты себе это представляешь?

– Молча и нежно! – огрызнулся тот. – Большое дело – бабушпарить. Тут и представлять особо нечего.

Удав зашелся хохотом, тараща свои карие, влажные глазищи.

– Москаль ты москаль, и чому тэбэ тильки у школи вчылы?

Герман тупо уставился на него.

Альбина сидела, уткнув лицо в ладони.

– Да нет, глупости все это, – утешая, коснулся ее плеча. –Это уж они меня никогда не заставят…

– А тебя и заставлять не надо будет, понял, хрен в очках? –лениво протянул Стольник. – Ты что думаешь – будешь связанный полеживать, а мытебе ее на болт насадим? Больно надо! Сам все сделаешь, сам…

– Да, може, вин не хоче, – сердито сказал Удав. – Може, тодии я на що сгожуся?

– Може, и сгодишься, – кивнул Стольник. – А все-таки мнежелательно от самого нашего кавалера ответ получить. Ты что из себя недоумкабздиловатого корчишь? Не понимаешь, что ли, если не ты, значит, все мы на нейпотопчемся? Так заклепаем, что жива не будет.

– А ты не сдурел, Стольник? – подал голос только чтовошедший Бирюк. – Сам же говорил: заложники – наша крыша. Крыша, а не матрасы!