Читать книгу "Я - вор в законе. Большой шмон - Евгений Сухов"

— Ну что, люди, будем садиться за стол? Или еще кого подождем? — Кайзер говорил вопросительно, учтиво, как бы советуясь. При этом взор его был устремлен к пожилому сухощавому новосибирскому вору с тридцатипятилетним воровским стажем, по кличке Колун. — Четырнадцать ноль-ноль. Вроде все в сборе? Какое будет мнение?

— Нет, — строго возразил Колун сиплым голосом, доставшимся ему в память о десяточке, оттянутой на воркутинских рудниках, — еще Филата нет. Без него негоже.

— Опаздывает Филат, — с ехидцей громко объявил Саша Уралмаш, давний кореш Максима и его верный соратник во всех делах еще со времени объявления Варягу первой войны, когда непререкаемый авторитет и власть смотрящего попытались по наущению Шоты оспорить уральские и сибирские воры. — Семеро одного не ждут, а нас тут человек сорок… Садимся, люди!

Громкий призыв Саши многие поддержали и, шумно переговариваясь, начали рассаживаться за обильно накрытый стол. Максим Кайзер неторопливо занял заранее отведенное себе место с правого края, рядом с Дядей Толей и Федей Грачом.

И в это время от входной двери раздался какой-то шум.

— Филат, Филат прибыл! — вдруг прошелестело откуда-то из вестибюля. И следом за этими словами к банкетному столу погнало нарастающую волну удивленно-восторженных возгласов, как бывает на переполненном стадионе после эффектного гола в ворота противника. — Варяг! Варяяя-яяг!!! Живооооой!!! Брат! Ты откуда?

И разом десятки голосов наперебой подхватили новость:

— А базарили, что погиб… Что убили… Говорили, что сгорел, я слыхал… Да кто ж эту туфтень гнал про Варяга?.. Слышь, Сипа, Игнатов тут! Назар, глянь на своего кореша! Гешка, ты видал Владика? Нестор, ну-ка подь сюда! Это же Варяг!

Рассекая толпу надвое, как океанский лайнер взрезает водную гладь, топал, слегка нагнув черноволосую голову, питерский смотрящий Филат, а за ним решительно шагал Владислав Игнатов собственной персоной, сдержанно улыбаясь и приветственно кивая по сторонам закадычным корешам, с кем давно не встречался, и просто знакомым, кого помнил по прошлым сходкам или по давним совместным отсидкам. Филат подошел к мертвенно побелевшему Максиму Кайзеру и, демонстративно не глядя на него, точно его тут и не было, и не поздоровавшись даже — знаменательный факт, не ускользнувший от десятков внимательных глаз, — уважительно указал Варягу на свободный стул в центре стола. Там на тарелке стоял граненый стакашек, доверху наполненный водкой и прикрытый куском черного хлебушка.

— Вижу, для меня, люди, место приготовлено и водочка с черняшкой, как для покойника в поминки, — угрюмо усмехнувшись, произнес Варяг тихо. Но в зале шум давно угас, и все замерли, вслушиваясь в ровный голос смотрящего. — Спасибо, уважили! Но знаете, есть у нас на Руси такая добрая примета: кого прежде срока похоронили — тому долгая жизнь обещана.

Владислав замолчал и обвел присутствующих тяжелым взглядом. Воры загудели: кто одобрительно, кто настороженно. Стало понятно, что внезапное появление почитавшегося за покойника Варяга стало для всех предвестием важных событий.

Варягу не впервой было участвовать в больших сходах, на которых приходилось решать непростые задачи, улаживать споры, разрешать конфликты, увещевать обиженных, наказывать виноватых, стараясь все делать по уму и по совести, по воровскому суровому закону. Нередко он встречал яростное сопротивление несогласных, озлобленные упреки строптивых или неодобрение сомневающихся, доходило порой и до открытого противостояния, а то и, как однажды, до предательского бунта воровских паханов-раскольников, затеянного под водительством Шоты Черноморского. Всякое бывало в непростой судьбе российского смотрящего за эти восемь лет. Но никогда еще не приходилось ему говорить на сходе то, что он собирался сказать сегодня, никогда не случалось бросать при всем народе самые тяжкие обвинения в лицо авторитетному вору, каким для многих здесь сидящих был Максим Шубин по кличке Кайзер.

Варяг взмахнул рукой, по праву хозяина приглашая толпящихся в дверях занять места за столами.

— Люди, это я, Владислав Игнатов, выбранный вами смотрящий Варяг. Тот, кого многие из вас знают не понаслышке не первый год, а иные, как, к примеру, уважаемый всеми нами Нестор из Тольятти, так и вовсе парились вместе со мной на нарах… Таких тут, я вижу, немало собралось. Но есть и те, с кем встречаюсь сегодня впервые. И всем вам мой поклон и уважение. Давно мы не собирались вот так вместе, давно не обсуждали наши дела и то, что происходит у нас… — Он помолчал, собираясь с мыслями и понимая, что даже теперь общее настроение схода будет зависеть от убедительности его слов, от любой мелкой детали, им предъявленной, даже от того, насколько точно будет сформулирован тот или иной его довод. — А происходят дела странные, если не сказать — страшные. То, чего раньше никогда не бывало, а если и бывало, то пресекалось жестоко…

— Извини, Варяг, — нахмурившись, встрял в возникшую на секунду паузу Дядя Толя. — Загадками говоришь. Прямо скажи, что случилось. Люди в недоумении. Видишь: поминать тебя съехались, о новом смотрящем потолковать, об общаке побазарить…

В тоне старого казанского вора не было угрозы, но в жесткости, с которой он отчеканил свою просьбу, слышалось затаенное неодобрение, из которого, как прекрасно знал Варяг, могло внезапно вспыхнуть пламя всеобщего недовольства.

— Скажу, Дядя Толя, обо всем прямо скажу, о том, к примеру, как некоторые важные дела наши воровские решаются втихаря на подмосковных дачах в узком кругу доверенных лиц, — отрезал Варяг, пристально глядя на изборожденное морщинами лицо старого вора, которое при этих словах вдруг побагровело и словно закаменело. — Но прежде хочу вам, люди, напомнить, что, какими бы мы ни были разными, нас всех объединяет воровской закон, воровская идея, говоря по старинке, наши общие понятия, которые выкованы в лагерях, разбросанных по всей матушке-России, и переданы каждому из нас нашими крестниками и нашими учителями. Мне — Фотоном, Медведем и Михалычем, царство им небесное, другими уважаемыми стариками. Среди своих учителей я числю и тех, кто сейчас сидит за этим столом, потому что их воля всегда тверда, вера неколебима, а душа, хотя и знала сомнения… куда ж без них… всегда подчинялась требованиям нашего закона, — при этих словах Варяг метнул взгляд на сурово нахмурившегося Закира Большого и продолжал: — А самым позорным по нашему закону, люди, испокон века считалось, если правильный вор становился предателем, ссучивался, по слабости ли телесной, по уродству ли душевному, из корысти или алчности, из трусости и страха отвергал наш закон и шел в услужение барину да позорным вертухаям…

Заслышав, как при этих словах на дальнем краю стола, где кучковались сибирские и уральские воры, поднялся ропот, Варяг обратился прямо к ним:

— Знаю, вы можете мне кинуть упрек, что, мол, и я, Варяг, пошел в свое время на сговор с барином… Но кто скажет, что я как хранитель общака наплевал на закон, предал вас или обманул ваше доверие? Да, было дело — в какой-то момент сговорился я с ментами да с гэбэшниками. Но вы прекрасно помните, когда это было — когда пришлось мне идти в побег из сучьей зоны на Северном Урале, чтобы не сгинуть там навеки. И не шкуру я свою тогда спасал, а наше общее достояние — нашу воровскую казну, без которой мы…