Читать книгу "Принц шутов - Марк Лоуренс"

— Баракель не говорит мне ничего полезного. Надо полагать, все тайны сообщаются в ночи.

Я не придавал большого значения тому, что Аслауг говорила о Локи. Казалось, голоса, которые свет и тьма использовали, чтобы говорить с нами, были такими, какими мы сделали их, воплощением наших ожиданий. Тогда вполне естественно, что Снорри путается в языческих баснях, а у меня — подлинная версия, изреченная ангелом, таким, каких можно увидеть на витражах в соборе Вермильона.

Вермильон! Боже, как я хотел туда вернуться! Я помнил тот день, совершенно безумный день, когда я покинул город, когда, прежде чем я успел позавтракать, Красная Королева присела нам, своим внукам, на уши. А когда я наконец собрался унестись по своим делам, разве бабка не заговорила о каких-то задачах, поисках, охоте за… ключом?

— Пахнет так, будто кто-то приполз сюда и сдох.

Туттугу прервал мои мысли. Он снова потянул носом воздух и подозрительно покосился на меня.

Я отмахнулся от него. Куски собирались в голове. Рассказ Красной Королевы о двери в смерть, настоящей двери. Кто вообще захочет такую открыть?

— Мертвый Король…

— Ял…

Туттугу попытался перебить меня.

— Я ду-ма-ю! — Но дверь в смерть вообще нельзя открыть — к замку нет… — Ключ Локи может открыть что угодно!

— Ял! — Снорри вскочил на ноги. — Ложись!

Пустой мешок упал мне на плечи, и я бросился вперед, забыв, как это может быть больно. Я услышал, как посыпалось зерно. Вонь усилилась и стала теперь почти осязаемой.

— Нет!

Туттугу завопил и бросился с топором на то, что поднялось позади меня. Я упал, и мой мир осветила вспышка боли в сломанных ребрах. Влажный хлопок — и полузакрытыми глазами я заметил, как Туттугу полетел через комнату и ударился о стену с хрустом, ясно говорящим, что больше он не поднимется.

Я перекатился на спину. Нерожденный возвышался надо мной, расправляя длинные узловатые конечности, разбрасывая полные мешки и пустые, спрятанные под ними. Освежеванное лицо уставилось на меня, макушка влажного безволосого скальпа почти задевала потолок. В глазах был такой же звериный голод, как и в тех, что преследовали меня на протяжении всего бегства из Красной Марки, но не они заставили меня удирать из оперы, казалось, целую вечность назад. Эти пугали, но не были наполнены пониманием.

Я дернулся и попытался уползти к двери, но рука, созданная из кровоточащей плоти и слишком большого количества костей, потянулась ко мне.

— Ял!

Снорри одним прыжком оказался на месте — он всегда так и делал. Он отсек руку и швырнул ее в сторону. Нерожденный впился в него другой лапищей — серповидные когти прошли сквозь многослойную одежду и добрались до кожи и мышц.

Я почти добрался до двери. Что бы я там делал, если бы и впрямь добрался, — не знаю. Скорее всего, просто в отчаянии скреб бы холодный металл. Нерожденный спас меня от сломанных ногтей — ткнул меня длинным грязным пальцем в бок и потащил обратно. Я бился за каждый сантиметр, лягался и орал. По большей части орал.

Снорри снова атаковал, мокрый от собственной крови. Нерожденный поймал его за талию и поднял над полом, глубоко погружая когти.

— Умри, ублюдок!

Раздался вой, и глаза его потемнели. Из последних сил Снорри вер Снагасон размахнулся отцовским топором, повернувшись в руке нерожденного, который лишь погрузил когти глубже, но зато удар стал сильнее. Лезвие прошло сквозь полосу света, волоча за собой клочья тьмы. Оно вонзилось в голову нерожденного, раскалывая омерзительный череп и разбрасывая серую грязь.

Нерожденный в конвульсиях отбросил нас, раскидал соль, зерно, клочья мешковины, дергаясь и уменьшаясь. Я лежал, кровь лилась из темной дыры, которую он во мне проделал. Снорри снова поднялся, хоть и с трудом, шатаясь, и поволок топор в сторону врага.

К тому моменту как норсиец пересек помещение, в куче старых костей и сброшенной почерневшей кожи осталось лишь что-то небольшое и красное. Оно было похоже на младенца. И, упав перед ним на колени, Снорри согнулся вдвое и заплакал так, словно его сердце было разбито.

30

— Мы в заднице.

Я поднял руку, чтобы стереть кровь с губ. Рука была словно чужая, очень тяжелая. Слишком много крови. Я, наверное, прикусил себе язык.

— Ну да.

Снорри лежал на спине, мешки вокруг него были в красных пятнах. Нога как-то неловко подогнулась, но даже если она его и правда беспокоила, у него не было сил выпрямить ее. Таким он меня откровенно беспокоил — он больше не сражался. Снорри никогда не сдавался — особенно теперь, когда его жена и сын были так близко. Я снова посмотрел на него — лежащего в крови, побежденного. И все понял.

— Расскажи мне. — Я лежал на таких же кровавых мешках, как и он. Мы скоро истечем кровью, оба. Я хотел знать, было ли все это хоть когда-то спасательной миссией, можно ли вообще было спасти его жену и ребенка? — Расскажи все.

Снорри сплюнул кровь и выпустил топор.

— Сломай-Весло сказал мне там, в зале, и сказал бы еще раньше, когда я был в плену. Он велел мне не спрашивать в тот день, когда они схватили меня, — и испугал… Мне не хватило мужества. И я не спросил, а он промолчал. — Снорри медленно вдохнул, у него была раздроблена скула, так что виднелись обломки кости. — Но в зале, когда мной овладела Аслауг и я выдавил ему глаза, я спросил еще раз. И на этот раз он ответил. — Снорри судорожно вздохнул, и у меня онемело лицо, защипало скулы, в глазах стало горячо и мокро. — Эгиля и других детей они отдали некромантам. Жизни детей можно скормить нерожденным и нежити — тоже та еще мерзость. — Еще один вздох. — Женщин убили, и их трупы подняли, чтобы копать лед. Только Фрейю и некоторых других пощадили.

— Почему?

Может статься, в конечном счете я не хотел знать. Моя жизнь вытекала на пол красной лужей. Яркие воспоминания, дни праздности, моменты счастья. Лучше провести оставшееся мне время в таком окружении. Но Снорри нужно было рассказать мне, а я должен был дать ему такую возможность.

Умирать оказалось не так страшно, как я представлял. Я так долго боялся, пережил столько смертей в своем воображении, но вот здесь я лежал, близкий к концу, почти спокойно. Да, было больно, но рядом лежал друг, и меня действительно охватило какое-то спокойствие.

— Почему? — снова спросил я.

— Я тебе не сказал. — Снорри вздрогнул, как от внезапной боли. — Я не мог. Это не было ложью. Я просто не мог произнести слова… такие… если ты…

— Я понимаю.

И я правда понимал. Некоторые истины невозможно произнести вслух. Некоторые истины зазубрены, и каждое слово рвет нутро, если заставить их сорваться с губ.

— Она… Фрейя, моя жена… — Снорри сделал вдох. — Фрейя была беременна. Она носила нашего ребенка. Вот почему они не убили ее. Чтобы сотворить нерожденного. Она умерла, когда дитя вырезали из ее чрева.