Читать книгу "Чужая корона - Сергей Булыга"

И остальные наши, даже Рыло, говорят:

— Беги!

Одна моя молчит, только трясется. Я сижу, не встаю. Войт строго говорит:

— Демьян, гляди, уже светает. Спалят деревню гайдуки!

Тогда я встал, к лежанке подошел, спящих малых по головам погладил, после к моей подошел, обнял ее при всех, так и сяк поцеловал, говорю:

— Я буду в старой хованке. Пусть потом малой ко мне придет и принесет чего горячего перекусить.

Она кивает — принесет. Я тогда к образам повернулся, поклонился — и вышел из хаты и опять пошел в дрыгву, в нашу старую хованку.

Хованка у нас большая, на все наши шестнадцать дворов. И старая — она у нас еще с тех лет, когда наши деды сперва здесь с панами бились, после ходили на Глебск, а после опять здесь от панов ховались. С того давнего времени мы редко там бываем. В последний раз мы всей деревней там были тогда, когда у покойного князя Сымона, земля ему колом, жена померла, он тогда сильно разъярился, и все, у кого голова на плечах, старались ему лишний раз на глаза на попадаться. А так, по одному, чаще бываем: то не ту зверину подстрелишь, то не ту древину завалишь, то чем-нибудь еще не угодишь — и тогда беги, ховайся в хованки. А место там привольное, высокое, там чистый осинник, грибы, гадов мало.

Вот я пришел на те хованки, нашел нашу землянку, прибрал ее, натаскал свежих веток, устроил лежанку помягче, лег на рабочий правый бок, думал соснуть до полудня, покудова мой малой принесет поесть горячего…

А не спится мне, и все! Лежу, ворочаюсь. А если не ворочаюсь, тогда лежу и слушаю…

А слушать — это еще горше! Вот сперва слышу — прав был дед Бурак: явились гайдуки, их пятеро, все на конях. Шум по деревне, гвалт, кони храпят, свиньи визжат и все такое прочее. Потом малость стишилось. Это, думаю, они ко мне в хату зашли… А вот, слышу, вышли, мой Тузик аж зашелся орехом. Это, надо понимать, они пошли грабить подворье. Пусть, думаю, грабят, лишь бы людей не трогали… Но вот, слышу, добрались и до людей. Кого это? Вроде как Ахрема взялись сечь. За что его? А, за то, что мой сосед… Потом, слышу, дальше пошли. У Трахима, слышу, свинью режут…

Ну, и так дальше, и так дальше по деревне. Ничего такого особенного те гайдуки не вытворяют, а как всегда, когда они приходят. Такова она наша, простых людей, доля, думаю. Лежу, уши заткнул…

Не лежится! Сел, смотрю по сторонам. Вижу, в углу коса стоит. Ржавая. Но не такая коса, чтоб косить, а такая, с какими наши деды когда-то на Глебск ходили — она на манер пики перекована. А какая, я думаю, ржавая! Это непорядок. Встал я, взял ту косу, поискал нужный инструмент, стал ту косу в порядок приводить: сперва ржавчину сбил, после отклепал, после навел лезо. Стала добрая коса! И, из землянки смотрю, скоро полдень, скоро придет малой Демьян, принесет мне горячего, а то вон как кишки разыгрались, бурчат! А эти пускай себе грабят, нам к этому не привыкать, так думаю. А после вдруг…

Га, думаю, а почему это пусть грабят?! Кто они такие, чтоб над нами измываться? А мы им кто, быдло?! Нет, мы не быдло, мы люди, мы простые, как сама земля простая, мы от этой земли, это наша земля, а они не люди, а собаки княжьи — кости за ними подбирают, миски за ними вылизывают. А к нам приперлись как паны! А я, дурень, сижу как пень, молчу и все это терплю. Да и как я все это терплю, если я никогда ничего не боюсь, если я даже на самого анжинера не побоялся лопату поднять!..

Га, тьфу! Как только вспомнил я про того анжинера, так сразу стишился. Сам себе думаю: сиди, Демьян, молчи и никуда не суйся, вон какой на тебе грех — на анжинера замахнулся! А если этот анжинер и вправду есть сам Цмок, тогда как быть? Но зато если…

Га! Сижу и не знаю, что делать. А там, слышу, шуму все больше и больше. Сижу, зубы стиснул, молчу. Коса стоит в углу. Ат, добрая коса, прямо мне по руке!..

Тут прибегает мой малой, у него вдруг отчего-то глаз подбит, приносит мне горячего. Я про глаз ничего не сказал, а просто взялся перекусывать. Он стоит, смотрит на меня, помалкивает. После осмелел, стал спрашивать: кто такие гайдуки, почему они такие, как собаки, отчего они… Ат! Не хочу повторять: малому что, у малого разум короткий, он еще ничего не понимает, он может всякое спросить. А ты сиди и слушай! А каша колом в горле! А тут еще оттуда дымом потянуло, чую, мой хлев подпалили, собаки! Ат, тут мне кровь в голову! Ат, я совсем разъярился! Схватил косу, ш-шах! — из землянки выскочил! Бегу! Малой за мной не поспевает, кричит сзади, наполохался. А я бегу! Я на него не оглядываюсь! Бегу, коса наперевес! Дым над деревней! Ат! Огородом, огородом, после ш-шах! — через дрова перескочил, один из них как раз рядом стоял, козу из хлева выводил, я ш-шах! — его косой — и закосил! И на второго! Он бежать! Я за ним! Ш-шах! — по ногам закосил, после по шее ш-шах! Кровища! Я ору:

— Братки! Хватай этих собак! А не то разбегутся!

Га, братки! Никто за ворота не выскочил! Один я туда-сюда по деревне гонялся, один и косил!..

Пока всех пятерых не выкосил. Только тогда остановился, косу в траву отбросил, пот со лба утер. Стою, молчу. Молчу. Молчу…

Я, может быть, и по сегодняшний день бы молчал, если бы дед Бурак мне заговоренной воды не поднес. А так я ее только пригубил, и меня сразу отпустило. А я тогда был уже в своей хате, сидел за столом, наши вокруг меня стояли. Ближе всех стоял Максим, наш войт. Вот я у него, как у власти, и спросил:

— Где гайдуки?

— Положили как людей, — он отвечает. — И уже даже отпели.

— Это добро, — говорю. — А что кони?

— А с конями пока ничего.

Я тогда встал, говорю:

— Кони, они не наши. Надо их отдать господарю.

Кони были сытые, ладные, в хозяйстве ох как нужные, но никто со мной не спорил. Вышли мы все, только без баб и без малых, это ясно, отвели тех пятерых коней за Гапкин малинник, там, где самая гиблая багна, но и трава густая, добрая, стреножили их там и оставили пастись. А сами, я так велел, пошли гати разбирать. Разобрали с одной и с другой стороны от деревни саженей по три сотни, не меньше. После пошли и запруду порушили, там тоже было много возни, провозились почти что до самой ночи.

Зато большое дело сделали! Теперь кто и откуда к нам сунется, а?! От такой радости пошли мы все до Максима, там Максимиха уже все приготовила, ловкая баба, да и наши ей подсобили, так что мы там сытно, добро посидели и поговорили — я им еще раз рассказал про ту канаву и про анжинера. Потом еще сидели. Да мы сидели бы и дальше, но тут стали наши бабы приходить и скоро нас всех разобрали.

Вернулся я домой, лег — и как в дрыгву провалился, так крепко заснул. Может, мне в ту ночь много чего снилось, но запомнил я только одно: посреди дремучей пущи, на поляне возле костерка сидит пан анжинер на старой замшелой колоде, копченые конские ребра обгладывает и радостно цмокает. Утром проснулся я и думаю: ага, значит, ему наши кони по смаку пришлись! И наше дело, надо думать, тоже. О, добро!