Читать книгу "Искупление - Фридрих Горенштейн"

Потом он побежал назад, однако железнодорожные пути у перрона оказались пустыми, эшелон уже ушел. Мальчик еще не успел испугаться, как увидел свои вещи, сложенные на перроне. Все было цело, кроме кошелки с лепешками и сушеным урюком.

– Твои вещи? – спросила женщина в железнодорожной шинели.

– Мои, – ответил мальчик.

– А что в этом узле? – И ткнула ногой грязный, сплющенный узел.

– Мамины фетровые боты, – сказал мальчик, – и два ватных одеяла... И коричневый отрез...

Женщина не стала проверять, взяла узел и чемодан, а мальчик взял другой узел и чемодан, и они пошли к вокзалу. Они внесли вещи в теплый зал, где на деревянных скамьях и прямо на полу сидело много людей.

– Я в медпункт, – сказал мальчик, – у меня мама заболела.

– Я твои вещи караулить не буду.

– Ну, еще немного, я уплачу.

– Дурень, – поморщилась женщина, – я ведь на работе. Но мальчик уже выбежал на перрон. Он с трудом нашел двери медпункта. На клеенчатой скамье кто-то лежал, вытянувшись, и мальчик глотнул несколько раз тяжело и, подойдя, увидел руку с синими ногтями. Только тогда он заметил, что это незнакомый старик. Лицо его было накрыто носовым платком, и две женщины сидели рядом, сгорбившись. Одна, помоложе, плакала, а другая, постарше, молчала.

Мальчик быстро отступил назад.

– А где моя мама? – спросил он и огляделся.

Из боковой двери вышла медсестра в телогрейке.

– Мать твою в больницу отправили, – сказала она.

– В какую больницу? – спросил мальчик.

– У нас в городе одна больница... Сядешь на автобус, доедешь...

Тогда он вспомнил про площадь, и очередь, и дом с башенкой, и старуху в шерстяных чулках, торгующую рыбой. Он вновь побежал по другую сторону вокзала и увидел все это. Он стал в очередь за какой-то меховой курткой с меховыми пуговицами на хлястике. Но автобуса все не было, и он побежал через площадь, оказался на узкой улице, среди старых, деревянных домов, и здесь вспомнил, что не знает, где больница.

Улица была пуста, лишь у обмерзшей льдом водопроводной колонки две девочки играли с собачкой.

– Где больница? – спросил он, но девочки посмотрели на него, рассмеялись и убежали в калитку, а собака подскочила к его пяткам и, оскалившись, залаяла.

Мальчик поднял кусок льдышки и кинул в собаку. Она завизжала. Из калитки вышли женщина в ушанке и две девочки, незаметно строящие ему рожи. Женщина начала что-то кричать, мальчик так и не понял, почему и что она кричит.

– Где больница? – тихо спросил он.

Женщина перестала кричать.

– Ты идешь не в ту сторону, – сказала она, – перейди через площадь и садись на автобус.

Мальчик повернулся, пошел назад и опять увидел дом с башенкой, очередь и старуху, торгующую рыбой.

Он стал в очередь за шинелью с подколотым пустым рукавом, и автобус опять долго не появлялся. Тогда он спросил у шинели, где больница.

– Это далеко, – сказала шинель. – Видишь трубу? За трубой еще с километр. На автобусе надо ехать.

Но автобуса все не было, и мальчик пошел по направлению к трубе. Сразу же в начале улицы его обогнал автобус.

Мальчик шел очень долго и за это время успел привыкнуть к тому, что мать его в больнице, а он остался один среди незнакомых людей. Главное было теперь добраться до трубы и найти больницу. В дороге его еще несколько раз обгонял автобус. Вблизи труба оказалась громадной и ржавой, на кирпичном фундаменте. Мальчик постоял немного, отдыхал, держась рукой в варежке за проволоку, идущую от трубы к земле. Проволока была скользкая и холодная. Потом он пошел дальше, и какой-то прохожий показал ему больницу. Мальчик поднялся по ступенькам, вошел в коридор и наткнулся на женщину в марлевой косынке.

– Ты куда, – сказала женщина и растопырила руки, – ты куда в пальто?.. Ты чего?..

Мальчик нырнул у нее под руками, толкнул стеклянную дверь и сразу увидел мать. Она лежала на кровати посреди палаты.

– Вот, – сказал он, – вот, вот...

– Что «вот»? – спросила женщина. – Чего «вот»?

Но мальчик держался за ручку двери и повторял:

– Вот, ну вот же...

Мать была острижена наголо, и глаза ее, очень темные на желтом лице, смотрели на мальчика. Она была в сознании.

– Сын, – сказала она шепотом.

И тогда мальчик заплакал.

– Ну, тише, – сказала женщина в косынке, – давай сюда пальто и подойди к матери.

– Я тебя искал, – сказал мальчик, продолжая плакать.

– Мне уже легче, – сказала мать. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – сказал мальчик. – А ты скоро выздоровеешь?

– Скоро, – сказала мать. – Поешь кашу. Сестра, дайте ему ложку.

– Это не положено, – сказала сестра.

– Возьми маленькую ложечку, – сказала мать, – и садись на табурет.

– Это не положено, – повторила сестра, – я вынуждена буду удалить мальчика.

– Кушай, кушай, сын, – сказала мать, – не бойся.

– Я повешу твое пальто в коридоре, – сердито сказала сестра и вышла из палаты.

– Надо дать телеграмму деду, – сказал мальчик, – деньги у меня есть... А вещи я оставил на вокзале... Главное, чтоб ты выздоровела.

– Я выздоровею, – сказала мать. – Как ты похудел...

– Приедем, я поправлюсь, – сказал мальчик. – Война скоро кончится.

Появилась сестра.

– Мальчик, выйди из палаты. Сейчас начнется обход...

– Я дам телеграмму и вернусь, – сказал мальчик, – я сразу вернусь к тебе.

– Наклонись, – сказала мать.

Мальчик наклонился, и она поцеловала его в щеку. Губы у нее были шершавые и горячие.

Он вышел на улицу, и автобус подошел очень быстро, остановка была прямо против больницы.

«Все в порядке, – подумал мальчик, – теперь лучше, чем полчаса назад, когда я шел и ничего не знал».

В автобусе было жарко, и мальчик снял варежки и расстегнул крючок воротника. Тогда стало холодно, и он снова застегнул крючок, а руки сунул в карманы.

Он сошел на площади, где по-прежнему стояла старуха, торгующая рыбой, и вдруг почувствовал голод, купил коричневую печеную рыбу и понюхал ее – она пахла чем-то незнакомым, – и, идя через площадь к дому с башенкой, где была почта, силился вспомнить, как подошел к старухе, о чем говорил и сколько заплатил за рыбу.

Он потянул к себе тяжелые двери почты, и за ними была короткая лесенка винтом к другим дверям. А за теми дверьми комната, перегороженная деревянной стойкой.

Почтовые окошки заслоняли чужие спины; куда бы мальчик ни подходил, он всюду натыкался на спины.