Читать книгу "Сфера - Дейв Эггерс"

Глаза у Мэй внезапно увлажнились; она вытерла слезы, как дура, ликуя и теряясь. На миг все ее противоречивые раздумья про Энни совершенно вымыло из головы.

– Ты как? Нормально? – спросила она.

– О да. Еще бы. Столько хорошего случилось, – сказала Энни. – Слыхала о «Прошедшем совершенном»?

По голосу ее Мэй уловила, что говорит Энни в основном с аудиторией, висящей у Мэй на шее. И подыграла:

– Ну, ты мне уже излагала суть. Что новенького в «Прошедшем совершенном», Энни?

Мэй глядела на Энни, изображала интерес, но мыслями была далеко: а Энни тоже послала ей грустный смайлик? Может, просто хотела чуточку с небес на землю ее спустить? И какие результаты получила бы в «Демокше» Энни? У нее бы вышло больше 97 процентов? А еще у кого-нибудь?

– Ох батюшки, Мэй, столько всего. Как ты знаешь, работа над «Прошедшим совершенным» велась много лет. Этот проект – великая, так сказать, любовь Эймона Бейли. Он подумал так: что, если мы используем ресурсы всего веба, и всей «Сферы», и миллиардов пользователей, дабы заполнить пробелы в личной и мировой истории?

Мэй видела, что подруга старается изо всех сил, и сама тоже старалась отвечать с сопоставимым радужным энтузиазмом. А куда деваться?

– Ничего себе, это потрясающе. В последний раз, когда мы говорили, вы искали первопроходца – первого, чью генеалогию изучат и опишут. Нашли кого-нибудь?

– Да, Мэй, нашли, хорошо, что ты спросила. Его нашли, и это я.

– А, понятно. То есть пока не выбрали?

– Нет, правда, – сказала Энни, понизив голос, и внезапно стала больше походить на настоящую Энни. А потом вновь просияла и взлетела на октаву: – Это я!

Мэй наловчилась выдерживать паузу перед тем, как заговорить, – прозрачность научила ее взвешивать каждое слово, – и потому теперь не сказала: «А я думала, возьмут нуба, у которого опыта с гулькин нос. Или хотя бы шустрого карьериста, который хочет повысить себе ИнтеГра или подлизаться к Волхвам. Тебе-то зачем?» Но успела сообразить, что Энни в ее нынешнем положении нужна – ну, или Энни так кажется – подпитка, импульс. И потому она сама выдвинула свою кандидатуру.

– Ты выдвинула свою кандидатуру?

– Да. Да, – сказала Энни, глядя на Мэй, но сквозь Мэй. – Чем больше подробностей я узнавала, тем сильнее хотела стать первой. Как ты знаешь, но, вероятно, не знают твои зрители, мои предки прибыли сюда на «Мэйфлауэре», – тут она закатила глаза, – и хотя в истории нашей семьи случались взлеты, я все-таки очень многого не знаю.

Мэй лишилась дара речи. Видимо, Энни снесло крышу.

– И все за? И твои родители?

– Они в восторге. Я думаю, они всегда гордились нашим наследием, и возможность поделиться им с людьми, а заодно выяснить кое-что об истории страны – короче, им это по душе. Кстати о родителях, как твои?

Боже мой, как это странно, подумала Мэй. Это какой-то очень многослойный пирог, но пока мозги подсчитывают слои, картографируют их и нарекают, лицу и языку надлежит продолжать беседу.

– Нормально, – сказала Мэй, хотя знала сама и Энни тоже знала, что они не проявлялись уже несколько недель. Через родственника передали, что здоровы – это хорошо, – но уехали из дома, в кратком сообщении пояснили это лишь одним словом, «сбегаем», и велели Мэй ни о чем не волноваться.

Мэй закруглила разговор с Энни и медленно, как в тумане, зашагала обратно по кампусу, понимая, что Энни довольна: она внятно изложила свою весть, подавила Мэй, совершенно сбила Мэй с толку, и для этого ей хватило лишь краткой беседы. Энни назначили ключевой фигурой в «Прошедшем совершенном», а Мэй ни слова не сказали, и сейчас Мэй выглядела идиоткой. Энни явно того и добивалась. И почему Энни? Нелогично обращаться к Энни, когда проще было взять Мэй – Мэй ведь уже прозрачна.

Мэй понимала, что Энни попросилась сама. Вымолила проект у Волхвов. Это оказалось возможно, поскольку Энни к ним близка. То есть Мэй не так близка, как ей чудилось; у Энни по-прежнему особый статус. И снова происхождение Энни, ее фора, ее многообразные древние преимущества отодвигали Мэй на второй план. Всегда вторая, как младшая сестренка, право слово, у которой никогда и не было шансов превзойти старшую сестру – навеки старшую. Мэй пыталась овладеть собой, но на запястье текли сообщения, из которых ясно следовало, что ее расстройство, ее бешенство от зрителей не укрылось.

Надо перевести дух. Надо подумать. Но голова чуть не лопалась. Этот нелепый талант Энни выигрывать. Это придурочное «Прошедшее совершенное», которое должно было достаться Мэй. Или это потому, что родители Мэй сошли с пути истинного? И кстати, гдеже они? Почему они подрывают все, ради чего вкалывает Мэй? Однако ради чего же она вкалывает, если ее не одобряют 368 сфероидов? Триста шестьдесят восемь человек, надо полагать, ее ненавидят, и им хватило ненависти нажать кнопку – запульнуть эту ненависть Мэй в лицо, понимая, что она все узнает в тот же миг. А эта клеточная мутация, из-за которой дергался какой-то шотландец? Онкологическая мутация, которая, возможно, происходит внутри Мэй из-за неправильного питания? Это что, правда? И твою же мать, подумала Мэй, и горло у нее сжалось, она и в самом деле послала грустный смайлик тяжеловооруженной военной группировке в Гватемале? А если у них тут связи? В Калифорнии гватемальцев полно, наверняка Мэй для них желанный трофей, они только обрадуются, если удастся покарать Мэй за ее укоры. *****,[31]подумала она. Вот же *****. Внутри поселилась боль, эта боль расправляла черные крылья. И в основном эту боль причинили 368 человек, которые, судя по всему, сильно ненавидят Мэй и хотят, чтоб ее не было на свете. Послать грустный смайлик в Центральную Америку – это понятно, но запустить его в полет через кампус? Кто ж так поступает? Откуда в мире столько враждебности? А потом случилась краткая кощунственная вспышка: Мэй не хочет знать, что эти люди про нее думают. Вспышка разожгла другое озарение, еще крупнее и кощунственнее: у нее в мозгу всего чересчур. Столько информации, столько данных, суждений, показателей – это чересчур, и людей чересчур, и чересчур много желаний чрезмерных толп людей, и чересчур много мнений чрезмерных толп людей, и чересчур много боли чрезмерных толп людей, и все это постоянно складывается, собирается, пакуется и систематизируется, вручается ей, точно от этого все оно становится опрятнее и управляемее, – но все это чересчур. Да нет же. Ничего не чересчур, возразила ей здравая половина мозга. Нет. Эти 368 человек ее обидели. Вот это – правда. Она обижена, обижена на 368 голосов, отданных за ее уничтожение. Все эти люди желают ей смерти. Лучше б она об этом не знала. Вот если бы вернуться в свою жизнь до этих трех процентов, когда она гуляла по кампусу, махала, улыбалась, праздно болтала, жевала, наслаждалась человеческим общением, не зная, что таится у этих трех процентов в недрах души. Послать Мэй грустный смайлик, ткнуть пальцем в эту кнопку, вот так выстрелить в нее – это все равно что убийство. На запястье у Мэй вспыхивали десятки сообщений от встревоженных зрителей. Через «ВидДали» они заметили, что она застыла как соляной столп, а лицо у нее перекошено и смахивает на страшную гневную маску.