Читать книгу "Экспаты - Крис Павон"

— Но почему этим нужно было заниматься поздними вечерами?

— Поздно вечером у меня в основном была другая работа — я отслеживал все переговоры полковника, его электронную почту, телефонные разговоры, чтобы плотно следить за всеми его сделками. Частенько мне приходилось подолгу торчать там и ждать, особенно после того, как кто-нибудь из его контрагентов заявлял: «Я тебе перезвоню через пару-тройку часиков». Вот я и сидел там и ждал.

— Просто ждал?

— Да. Но использовал эти перерывы и для других дел. Это было что-то вроде хобби: исследование некоей весьма сложной категории ценных бумаг.

— Зачем?

— Я пришел к выводу, что если ценные бумаги выпускаются столь сложными и изощренными способами, чтобы простой человек не мог понять суть дела, значит, банкиры-эмитенты непременно скрывают нечто весьма привлекательное и чрезвычайно прибыльное. У них такая кружная, окольная логика построения всевозможных ухищрений — созданная, я уверен, специально, чтобы запудрить людям мозги, — что у человека вроде меня вызывает восхищение. Как бы то ни было, это еще одна форма азартных игр на рынке ценных бумаг. В последние пару месяцев мы на подобных инвестициях получили четверть миллиона евро. Именно таким образом я теперь зарабатываю нам на жизнь.

— А я-то уж думала, что ты зарабатываешь на жизнь воровством.

— Нет, — ответил он. — Воровством я занимаюсь для развлечения.

Кейт поставила на стол две кружки. Пар от кофе поднимался густыми белыми клочьями, зависая в плотном и холодном предрассветном воздухе. Она села и поплотнее закуталась в одеяло.

— И как тебя можно поймать?

Кейт все еще мысленно пробивалась сквозь джунгли логистических схем Декстера. Отмахиваясь при этом от более абстрактных понятий — морали, честности, супружеских прав, уголовной ответственности — и сосредотачиваясь на одной лишь их практичности. Пока, только сегодня, только сейчас.

— Это невозможно.

— Нет? Совершенно невозможно?

— Совершенно.

Кейт удивилась — на нее произвела должное впечатление эта полная, жуткая уверенность мужа. Откуда она у него взялась?

— А если ФБР найдет эти деньги?

— Это не будет иметь никакого значения. Им не смогут отследить трансакции через многочисленные счета. Кроме того, Кейт, эти счета более не существуют: и все следы моих трансакций давно уничтожены. Все это невозможно отследить и привязать ко мне.

— Все?

— Абсолютно все.

— А если они просто обнаружат эти деньги? Как их обнаружила я? Чем ты объяснишь, откуда они у тебя взялись?

— А мне вовсе и не нужно кому-то что-то объяснять. Именно поэтому деньги и находятся здесь, в Люксембурге. Здесь хорошо соблюдается банковская тайна вклада.

— Потому-то мы здесь и оказались?

— В основном да.

— Кстати, раз уж об этом зашла речь: мы уже можем вернуться домой? В Америку?

— Конечно.

— Но?..

— Но нам не следует держать приличных сумм в американских банках. И мы не можем переводить зараз более десяти кусков с одного счета на другой. Не можем приобретать собственность в США. Тратить там крупные суммы. Мы также не должны получать там никакого дохода, значит, не сумеем продать наш дом в округе Колумбия; нам придется по-прежнему сдавать его в аренду. Мы не должны привлекать к себе внимание налоговой службы.

Это Кейт понимала. Им следовало скрываться от налоговиков, чтобы иметь возможность защититься от федералов.

— А тот человек, у которого ты украл эти деньги, этот полковник… Он не может тебя выследить?

— Он за мной не охотится. Я подставил одного парня. Устроил так, будто это он украл деньги полковника. Это еще один сербский головорез, бывший армейский чин.

— И что с ним произошло, с этим другим парнем?

— Еще одна низшая форма жизни прекратила свое существование. Он получил то, что заслужил.

Так. Что еще ей требуется выяснить?

— А тот счет? Те двадцать пять миллионов? Такая круглая цифра. Проценты на нее капают?

— Нет.

— Ты не хочешь оказаться в положении, когда по закону требуется сообщать о своих доходах, да? Даже здесь?

— Правильно. Потому что тогда придется сообщать властям обо всех доходах. И здесь, и везде.

— И так будет всегда?

— Всегда. Пока мы являемся американскими гражданами, нам следует подавать налоговые декларации в Америке.

— И что нам с этим делать?

— Ограничить свои доходы до сумм, которые я зарабатываю на законных инвестициях. Но это вовсе не значит, что нам придется ограничивать наши расходы.

— А расходование украденных денег в твои планы входит? Или ты стремился только наказать человека, которого ненавидишь?

— В мои планы входит их тратить.

Кейт помолчала, переваривая услышанное, перекатывая эти его слова во рту, словно глоток вина.

— И когда?

— Как только это будет полностью безопасно. Полагаю, когда ФБР оставит нас в покое.

В тот момент его ответ казался вполне разумным, а она была слишком перегружена информацией и впечатлениями от поразительного рассказа Декстера. Пройдет немало времени, прежде чем Кейт заметит изъян в логике его построений, в самой основе всех его рациональных рассуждений. А изъян заключался в том, что если Декстер дожидается, когда ФБР оставит их в покое, значит, он уже давно знает об их слежке. И знал еще до того, как она ему об этом сказала.

— А теперь расскажи про фермерский дом.

— Это всего лишь почтовый и банковский адрес. Просто он далеко. За ним невозможно следить.

Он мог бы служить надежным убежищем, если когда-нибудь таковое понадобится. Но Декстер мыслил в рамках налоговых адресов. Надежные убежища — это епархия Кейт.

— Ты взял напрокат машину, чтобы туда съездить. А сам сказал, что едешь в Брюссель. Почему?

— Сделка должна была вот-вот состояться. Вот я и открыл уйму новых счетов, коротких, на неделю, только чтобы перекинуть через них деньги. Все бумаги, все документы по этим счетам приходили по почте в этот фермерский дом. И мне требовалось их забрать. Чтобы уничтожить, порезать в лапшу.

— Понятно. И тогда же ты спрятал данные по своим тайным счетам в комод в комнате мальчиков. Так?

Ему явно стало стыдно.

— Это было уже после… э-э-э… трансакции. Когда тайна этих счетов стала гораздо более актуальной проблемой.

Кейт хорошо помнила ту ночь.

— И когда объявился этот якобы папаша Джулии, не так ли? Когда мы с ним ужинали, да?

— Правда? Не помню точно.