Читать книгу "Варяжский круг - Сергей Михайлович Зайцев"

– Нет зрелища лучше Стефании!.. Вот не стану пить вина – отведу тебя, краса, в комнату со щеколдой!

И танцевал Гуго вокруг Стефании, как умел, и поглаживал ее по крутому бедру. Она же оттого смеялась громче и, видно, была не против близости с Гуго.

Глава 9

Жил в Галате один человек – турок по имени Исмаил. И этот человек как-то пришел к Димитре, когда у нее уже был игрец, и принес амфорку вина и круг сыра. Однако своим появлением Исмаил не обрадовал ни игреца, ни Димитру. И ему, конечно, пришлось уйти. Но этот Исмаил был достойным человеком и уйти он хотел с достоинством, чтобы потом всякий, ищущий на ночь женщину, попав впросак, не поминал в сравнении его имени. Поэтому Исмаил не двинулся дальше порога, а сказал: «Я видел, как она танцевала. Я пришел угостить ее. И ты, белолицый, попробуй вина». Так он сказал и поставил у порога амфорку, и положил здесь же сыр. А сам ушел. Можно было бы и не упоминать этого человека, но заподозрили потом варяги, что он был эльф. Ведь каждому известно, что если эльф войдет в дом, то там не обойдется без последствий. Берест же приметил, что в тот миг, когда Исмаил кланялся и по мусульманскому обычаю прикладывал руку к груди, другой рукой он сделал такое движение, как будто невидимым луком толкнул в сторону Димитры невидимую стрелу. Глаза Димитры при этом сузились, словно от боли, и заблестели нехорошим блеском. Но турок ушел, и все было, как прежде, поэтому игрец быстро забыл про этот странный жест.

Димитра взяла вино и сыр и, так как ночь была душная, повела игреца за собой на террасу. А террасой в доме Димитры служила плоская крыша. Сам дом стоял на возвышении, поэтому с крыши его Берест увидел значительную часть полиса.

Город простирался так далеко, насколько игрецу хватало зрения, и скрывался за холмами, чтобы уже с тех холмов спуститься к берегу Пропонтиды. Луна в ту ночь как раз обрела свой полный лик, и в ясном небе блистали огромные звезды, и повсюду было так светло, что игрец без труда различал и дома, и даже отдельные кипарисы на противоположном берегу Золотого Рога. И так же легко он видел корабли и лодки, во множестве покрывающие залив возле галатского моста. Зрелище, открывшееся игрецу, было на редкость красиво и, как все красивое, притягивало к себе. Поэтому Берест долго смотрел на город, любуясь его великолепными храмами и ночным покоем.

Димитра бросила на террасе узенький коврик. Они сели на этот коврик и стали пить из кубков вино. Рассматривая дворцы в лунном свете, они говорили о том, что Исмаилу, верно, известен лучший в полисе винодел. Глаза Димитры заметно заблестели, вино вскружило ей голову.

Димитра попросила:

– Сыграй на дудочке, Панкалос. Люблю слушать твою дудочку!

Тогда игрец сходил вниз за дудочкой и заиграл музыку, понятную и близкую каждому греку. Берест слышал ее на пристанях от рыбаков, в эргастириях – от ремесленников, ее пели в тавернах, под нее, положив руки друг другу на плечи, танцевали на площадях. И слова к этой музыке складывали разные, но чаще всего это была песня о том, как женщина ждет любимого; ушел любимый под парусом в море, а она всю ночь сидит на берегу и ждет его, и оборачивается на всякий шорох, и вспоминает, что голос любимого – лучшая музыка.

Димитра сказала:

– Твоя игра – будто свежий ветерок. Играй! Играй еще!..

И она поднялась и показала игрецу, как скрывается за морем косой парус, как тепла ночь и как серебрятся волны, выбегая на лунный путь, как, вздыхая, ложится женщина в песок и как она слушает море и тревожится. Потом Димитра станцевала Бересту, как радуется женщина, услышавшая, что любимый возвращается, – это был полет чайки над берегом, над гребнем волны, это легкая лента, выскользнувшая из кудрей, была унесена ветром.

Танцевала Димитра, не сходя с коврика и не глядя себе под ноги. Она показала великое умение еще и тем, что ни разу не опрокинула и даже не задела стоявших на коврике двух высоких кубков и амфорки с вином. Игрец следил за ногами Димитры, и его восхищала такая точность. Иной раз ему казалось, что вот-вот покатится по террасе сбитый кубок, но нога танцовщицы, будто зрячая, вовремя останавливалась и уходила в сторону. Когда Берест поднял на Димитру глаза, то он увидел, что ее тело было почти обнажено. Только голубоватая полупрозрачная ткань окутывала танцовщицу. Лунный свет пронизывал эту ткань, и она вся как бы светилась. Димитра была в этот час как богиня, спустившаяся с небес, – юна, прекрасна и невесома.

Димитра заметила восторг игреца, и ей захотелось показать еще большее искусство. Она сказала:

– Хочешь, Панкалос, я станцую вон на том пятачке?.. И подбежала к небольшому, всего в четыре ладони, выступу террасы, который приходился как раз над входом в дом.

Но игрец не хотел, чтобы Димитра разбилась, и прекратил игру.

Утром следующего дня в дом Димитры пришел Аввакум и сказал Бересту, что в обители его дожидается один безумный старик, который видит повсюду, даже в самых обычных вещах, следы дьявола и плюет на них. И просил Аввакум игреца увести старика из обители. Сказал, что по доброй воле старик не желает уходить и намерен дождаться игреца. Но если сейчас вдруг вернется кюриос Сарапионас то безумному старику не поздоровится, – кюриос своими руками выбросит его на улицу, ведь кюриос не любит скверны в речах.

Когда игрец и Аввакум пришли в обитель, они как раз застали Кбогушествича за проповедью. Тот собрал вокруг себя нескольких варягов и втолковывал им, что не следует молиться в храмах, ибо храмы не что иное, как нагромождение камней, и в них нет ничего святого, а следует молиться в своих домах – разве не так заповедано в евангелии? Потом Кбогушествич спросил варягов, как они собираются молиться в своем доме, если их дом сплошь населен дьяволами и повсюду видны следы этих дьяволов. Здесь старик показал всем несколько пятен на мраморе, очертаниями точь-в-точь – как следы копытец, и с омерзением плюнул на этот мрамор. Тогда Аввакум вступился за обитель. Он сказал, что бесам здесь нет места.

– Следы эти – следы коз, от которых я беру молоко. А вот старец, хулящий храмы, разве не еретик?..

На это Кбогушествич возразил:

– Если голова на плечах слаба и ничего не умеет доказать, то уходит от спора и говорит: «Ересь!»

И дальше он сказал вот о чем: пусть те следы – следы коз, но ведь сама эта обитель со всей своей роскошью и изобилием—храм Сатаны, а на стенах изображены деяния его и сам лик его, а мрамор, покрывающий здесь все, – сатанинский камень, и люди, здесь живущие и вкушающие от изобилия, не думают денно и нощно о Боге, а тешат и холят презренные и порочные тела свои и час за часом приближаются ко времени, когда станут единообразными с Сатаной, с бесами. Скоро уж разуются они и обнаружат на ногах копыта вместо привычных перстов… Называют хулой слова богомила, насмехаются над истиной – копят, копят кошели во имя порока, возводят над собой порочные стены, рождаются от порока, веселятся от порока и гибнут от порока, порока не объяв. Здесь Аввакум воскликнул:

– Всех призываю в свидетели! Этим скверным человеком лик императора был отнесен к образам Сатаны…