Читать книгу "Ловушка горше смерти - Светлана Климова"

— Да, — рассеянно сказала Лина, — всякое случается в этой жизни.

Они свернули к дому, стоявшему поодаль от проспекта в глубине, оставив машину, прошли со стороны двора и поднялись на пятый этаж, где в чистом, выложенном узорчатой кафельной плиткой коридоре располагались двери нескольких квартир. Адвокат своим ключом открыл темную дубовую дверь, толкнул вторую, потоньше, и поставил сумки в прихожей, напоминающей ту, которая имелась когда-то в московской квартире Лины. Только эта была гораздо больше, с блеклым старинным ковром и множеством картин, развешанных на стенах, покрытых светло-кофейным винилом.

— Можно босиком? — спросил Иван, и адвокат кивнул почему-то с восторгом.

Лина. озираясь, снимала свой легкий пиджак.

— А я в тапочках, у меня даже есть с собой, — сказала она.

— Пойдемте, я покормлю вас, — проговорил Дмитрий Константинович и повел их в просторную кухню, где окно было как бы в глубокой нише, а подле него — круглый стол, несколько шведских стульев и небольшой диванчик перед телевизором.

Напротив располагалась кухонная стенка из натурального дерева. Ванная комната находилась рядом, и там Иван с Линой привели себя в порядок.

— Похозяйничай пока сама, Лина, — сказал адвокат, — загляну к тетушке… Я уже завтракал, так что приготовь все, что захочешь, по своему вкусу…

Он возвратился минут через двадцать и выпил с ними чашку кофе со сливками. Иван ел мороженое, которое обнаружилось в холодильнике, и разглядывал картины, висящие в этом уютном углу. Это были все сплошь натюрморты в золоченых, толстой лепки багетах: дичь, фрукты, бутылки с напитками. Окно, зашторенное белой шелковой тканью, светилось голубизной; оно выходило на запад, и солнце, догадался мальчик, здесь бывает во второй половине дня. Поэтому есть еще одни шторы — лиловые, вдвигающиеся с помощью длинного шнура.

— Идем, Ваня, я познакомлю тебя с Лилией Михайловой — произнес адвокат слегка смущенно. — Мне нужно поговорить с твоей мамой… Это ненадолго.

— Может, я возьму шахматы? — вопросительно взглянул мальчик. — Если она умеет, то вы спокойно говорите сколько нужно.

— Не знаю, — неуверенно произнес адвокат, — захочет ли моя тетушка сыграть в шахматы.

Лина впервые за это утро рассмеялась.

— Не беспокойтесь, Дмитрий Константинович, — сказала она, вставая, — он ее уговорит. Куда идти, или мы останемся здесь?

— Я попрошу тебя пройти в мой кабинет.

Створки первой двери были приоткрыты, и в щель между ними Иван увидел окно лоджии, абрикосового цвета ковер и край стола. Перед второй дверью они остановились. Над ней горел плафон, и прежде чем адвокат выключил его, мальчик успел прочесть бумажку, пришпиленную прямо К темной лакированной плоскости: «Не входить: с 9 до 10, с 18 до 19 и после 22». Дмитрий Константинович коротко постучал, взглянул на часы: было десять сорок.

— Да-да? — протяжно отозвался слегка дребезжащий голос.

— Вот, Лилечка, я привел тебе гостя, — произнес адвокат, слегка подталкивая мальчика к необъятному креслу, покрытому потертым узбекским ковром, где, обложенная вышитыми атласными подушками, словно бабочка шелкопряда в коробке с ватой, покоилась пожилая дама в плотном серо-пегом халате, показывавшем край шелковой бледно-розовой ночной хламиды. Ее маленькие ножки, не Достающие до пола, были обуты в розовые же, расшитые бисером комнатные туфли. Голова старушки, покрытая нежным серебристым пухом, оторвалась от подголовника кресла и затряслась в беззвучном смешке. Дрогнул слегка подкрашенный высохший рот, и вдруг совершенно молодым ясным голосом Лилечка произнесла:

— Очень рада, что ты, Митя, позаботился обо мне. Сводня я никого не ждала и совсем было заскучала. Я ведь уже давно никуда не выхожу. — Дама взглянула на мальчика:

— Садись вот здесь, напротив, возьми стул, угощайся, мой дорогой, чем Бог послал. — Она кивнула на столик, где наряду с термосом, чашкой и разбросанными в беспорядке газетами стояла вазочка с конфетами и печеньем.

— Ну, я удаляюсь, — торопливо проговорил адвокат, — у нас дела. Обедать будем все вместе. — И боком, словно стесняясь, он прошел к двери, аккуратно прикрыв ее за собой.

— Как зовут тебя — я запамятовала? — спросила дама, вновь откидываясь в кресле.

— Иван.

— Садись, голубчик, возьми конфету…

— Спасибо, мне что-то не хочется, — сказал мальчик, устраиваясь у ее кресла на невысоком круглом пуфе. Пуф он вытащил из угла комнаты, где на широкой тумбочке с резными дверцами стоял рядом с пустой птичьей клеткой припорошенный легкой пылью «Панасоник». За аппаратом зеленело обвитое плющом, но лишенное штор окно с открытой форточкой и множеством корявых кактусов на подоконнике.

— А кто там жил? — Он кивнул на клетку.

— Попугай, — сказала Лилечка, — Гришенька. Недавно сдох, бедняжка. Я Гришеньку купила еще в Чикаго и привезла с собой. Ты знаешь, что я целых десять лет прожила в Америке?

— Да, я слышал, — кивнул Иван.

— А еще я побывала во многих странах. И ты знаешь, где мне больше всего понравилось?

— Нет, — сказал мальчик, — откуда мне знать?..

— В Риме. Мне очень приглянулся Ватикан. А ты где-нибудь бывал?

— Нет. Вот приехал в Москву… Мы живем на Украине.

— Неужели? — изумилась дама, тряхнув головой столь энергично, что ее сережки с капельками бриллиантов затряслись на плоских мочках больших желтоватых ушей. — Можешь считать, что и ты побывал за границей. Тебе здесь нравится?

— Я еще не видел Москву. Мы только сегодня утром приехали. — Он оглянулся на дверь.

— Сюда не скоро придут. — Дама взглядом своих внимательных глаз цвета вылинявшего ситца перехватила это его движение. — Митя обычно занят, Обедаем мы в три… Так ты знаешь, отчего я, дурочка, почти десять лет проторчала в Чикаго? Иван вздохнул и ответил:

— Наверное, вам Лилия Михайловна, так захотелось.

— Ни в коем случае! — живо откликнулась старушка. — Никогда мне этого не хотелось. А дело было так: мы жили с моей сестрой, Соней в Кузьминках, и скажу тебе, жили замечательно. Мы, правда, не могли так часто выезжать в центр, как раньше, и район был так себе, однако когда я побывала в Чикаго, то наша небольшая квартирка вспоминалась мне как райские кущи. Тебе интересно?

— Да, — сказал Иван.

— У нас была своя компания, пенсия была небольшая, но если нам хотелось чего-то особенного, то я располагала, так сказать, некоторыми средствами, доставшимися мне от родителей. Наш отец был морским офицером, а мама из рода Бобрищевых. Впрочем, это не важно. Они не то чтобы любили меня больше, просто Сонечка так сдуру вышла замуж… и это тоже не важно, все равно тот человек перед войной пропал, а она, бедняжка, осталась одна с ребенком. Не имеет значения и то, что моя племянница, Сонечкина дочь, также ошиблась в выборе.