Читать книгу "Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса - Генри Воллам Мортон"

Вот со стороны пастуха донесся протяжный свист. Колли — которая до того, казалось, всецело была поглощена овцами — немедленно отреагировала: длинными, грациозными прыжками она примчалась к хозяину и застыла, слегка склонив голову набок и выжидающе глядя на человека. Сизо-серый язык свешивается наружу, карие глаза, не отрываясь, смотрят в глаза пастуха — на мой взгляд, это одна из самых великолепных и наглядных демонстраций разумного сотрудничества между человеком и животным.

Парень что-то тихо сказал колли, что именно, я не расслышал. Овчарка очень ловко развернула отару на сто восемьдесят градусов и погнала в противоположном направлении. Пастух, явно гордый своей помощницей, снова отдал какую-то команду, и собака вновь направила овец по прежнему курсу! Еще один свисток — умница-колли метнулась к началу отары и послушно залегла в траве.

— Неплохая собака, — небрежно прокомментировал парень, даже не потрудившись похвалить овчарку. — Но не такая умная, какой была ее мать!

Где-то вдалеке прозвучал выстрел, и эхо разнеслось над холмами. Мы невольно посмотрели вверх. Сегодня в холмах охотятся, пояснил пастух, поэтому дороги перекрыты. А им нужно попасть на рынок. В результате вместо обычных двух часов ему предстоит потратить целый день. Что поделать, в Хайленде спорт не принимает во внимание нужды маленьких людей.

3

Окна маленькой белой гостиницы выходили прямо на Раннох-Мур. Я заметил, как в дальнем конце пустоши появились две фигуры и медленным, размеренным шагом альпинистов двинулись в нашу сторону. Когда они приблизились, стало видно, что это парень с девушкой. Но, боже мой, что это была за девушка! Самая настоящая Диана-охотница в бриджах. Она была без шляпы, и золотые волосы свободно развевались на ветру. Ворот ее блузки был расстегнут. Помимо того на девушке был твидовый пиджак и бриджи. Я знаю: это звучит ужасно! Сразу вспоминаются малопривлекательные барышни, которые в большом количестве разгуливают по Камберленду: их толстые, обтянутые бриджами ноги заканчиваются кошмарными шерстяными гольфами. Меня до сих пор бросает в дрожь от подобных воспоминаний! Но эта Диана в современной одежде шагнула в Раннох-Мур прямо с древнегреческих фресок. Она была выше своего спутника (судя по всему, ее брата) по крайней мере на четыре дюйма.

Парочка зашла в гостиницу, и я смог разглядеть Диану вблизи. Ну что вам сказать, друзья? Огромные, подбитые гвоздями башмаки и шерстяные гольфы никак не портили красоту длинных и сильных ног. Девушка скинула тяжелый рюкзак с плеч, пробежалась пальцами по копне золотых волос и уселась за столик поесть баранины. Она вся казалась воплощением молодости и здоровья. Говор девушки выдавал в ней уроженку Эдинбурга, но лицо… Лицо принадлежало Греции! Мне никогда еще не доводилось видеть, чтобы простой процесс поедания баранины превращался в высокохудожественное представление. Я был совершенно очарован. Меня не интересовало, откуда эта девушка и куда она направляется. Мне доставляло наслаждение просто наблюдать за ней. Наконец она доела, взгромоздила зеленый рюкзак на свои очаровательные плечи и, громко поскрипывая грубыми подошвами по гаревой дорожке, направилась прочь от гостиницы. Я смотрел ей вслед и понимал, что в этот день на долину Гленко снизошла истинная красота! Я бы не удивился, если бы древние ужасные холмы хором приветствовали юную богиню.

Я никогда больше не увижу эту девушку, и она ничего не узнает о тех минутах чистого наслаждения, которые доставила мне. Она может сама этого не сознавать, но человек всегда понимает, что сегодня в горах он удостоился чести лицезреть богиню.

4

Возле гостиницы я столкнулся с местным жителем — тихим, спокойным старичком с густым, бархатным голосом. Мы уселись за стол и разговорились. Старик сообщил, что «владеет гэльским» и предпочел бы говорить именно на этом языке. И не только потому, что так ему легче подыскивать слова, но и потому что гэльский, на его взгляд, лучше всего подходит для выражения определенных идей.

Разговор коснулся знаменитой резни в Гленко. Я попросил старика рассказать, что ему известно об этом случае, и он довольно охотно согласился удовлетворить мое любопытство. В своем рассказе он использовал тот же самый прием, который я неоднократно наблюдал у ирландцев, когда они берутся пересказывать какие-то давние истории. Я бы назвал его «эффектом присутствия», и, слушая старика, я действительно не мог отделаться от впечатления, будто он говорит о лично знакомых ему людях.

Итак, эта история произошла в самый разгар суровой зимы 1691 года. Согласно указу Вильгельма III хайлендерские кланы должны были еще до конца года присягнуть на верность. Все это сделали, кроме клана Макдональдов из Гленко. Старый Макиэн, вождь клана, тянул до последнего, однако в конце концов осознал, насколько глупо и опасно такое поведение — а скорее всего, ему это объяснили женщины. Так или иначе, но старик отправился сквозь снежную вьюгу в Форт-Уильям, дабы принести положенную присягу перед тамошним магистратом, полковником Хиллом. Однако в Форт-Уильяме выяснилось, что пришел он не по адресу, и ему следует отправиться к инверерскому шерифу. Старому вождю снова пришлось пуститься в путь. Пурга не утихала, на горных перевалах лежал глубокий снег, так что Макиэн смог добраться до Инверери лишь 6 января. Он по всем правилам принес присягу, о чем шериф и уведомил столичные власти.

Однако в Эдинбурге нашлись люди, которым была весьма на руку гибель клана Макдональдов. Вдохновителем карательной акции стал министр по делам Шотландии Джон Далримпл. Все Макдональды паписты, утверждал он. Они якобиты. Они злостные воры и угонщики скота. Было бы куда легче управлять страной, если бы этот мятежный клан перестал существовать. Когда в Тайный совет Эдинбурга поступил официальный реестр кланов, выяснилось, что имя Макдональдов подлежит стиранию из списков, а сами члены клана — истреблению. Сэр Далримпл отправил письмо своему шотландскому другу, в котором выражал радость по поводу того, что назначенный срок пришелся именно на середину зимы. Ибо, как он выразился, «холодные и длинные зимние ночи представляются исключительно удобными для приведения приговора в исполнение». Одиннадцатого января он пишет в Шотландию главнокомандующему: «Милорд Аргайл сообщил мне, что Гленко не принес присяги вовремя, чему лично я очень рад. Это великое благодеяние — участвовать в истреблении проклятого клана, самого худшего во всем Хайленде».

Итак, братья-шотландцы запланировали «великое благодеяние».

В начале февраля — через четыре недели после того, как старый Макдональд принес присягу — сто двадцать человек из полка графа Аргайла (все Кэмпбеллы и кровные враги Макдональдов) покинули гарнизон в Инверлохи и направились в сторону Гленко. Командовал ими Кэмпбелл из Гленлайона (кстати сказать, дальний родственник старого вождя Макиэна). Отряд вошел в долину и был принят местными жителями с истинно хайлендерским гостеприимством. Несколько дней убийцы и их будущие жертвы провели вместе.

Каждое утро командир отряда приходил в скромное жилище старого вождя и пил его виски. По вечерам он играл в карты с членами семьи Макиэна. И все это время в кармане его куртки лежала бумага со смертным приговором клану: «Надлежит предать мечу всех членов клана моложе семидесяти лет. Особо должно позаботиться, чтобы старый лис и его сын ни в коем случае не ускользнули из рук. Следует перекрыть все пути, чтобы никто не мог бежать. Исполнить приказ должно ровно в пять часов. К этому времени или чуть позже я постараюсь прибыть с подкреплением. Но даже если я не поддержу вас, вы должны без промедления исполнить приказ».