Читать книгу "Личные мотивы. Том 1-2 - Александра Маринина"

– Чего ж он тянул так долго? – удивился Кротов. – Давно бы уже продал.

– А он, может, и продал, – загадочно улыбнулся Хан.

– Кому?

– А вот этого мы с тобой не знаем. Но, вероятнее всего, он этой информацией торгует уже не один месяц, просто до тебя очередь только сейчас дошла. Знаешь, с дерева всегда сначала срывают более крупные и зрелые плоды, съедают их, а когда хочется еще, то срывают уже помельче и менее спелые. Чем сильнее голод, тем мельче и зеленее плод. У тех, кто торгует информацией, происходит в точности то же самое: сперва они продают ее тому, кто может заплатить побольше, а когда деньги заканчиваются, начинают оглядываться по сторонам и смотреть, с кого еще можно поиметь хоть копейку.

– То есть я лох второй очереди, – процедил сквозь зубы Кротов. – Приятно.

– Или даже третьей, – поддакнул Хан. – Слушай, по-моему, тебе пора выпить. На тебе лица нет. Я в курсе, что ты совсем не пьешь, но сейчас, мне кажется, надо бы отступить от принципов и вмазать как следует.

Борис поднял голову и посмотрел на Ханлара затравленно и как-то растерянно.

– Да? А мне казалось, что я хорошо держусь… Неужели так заметно?

– Заметно, – кивнул Ханлар. – Сиди, я сейчас все принесу.

Он вышел на кухню, достал из холодильника бутылку водки и два пластиковых контейнера с купленными в кулинарии салатами, вытащил из шкафчика упаковку нарезанного черного хлеба и принес все это в комнату. Потом сходил еще раз за рюмками, тарелками и приборами. Кротов попытался налить водку в рюмку, но мешала дрожь в руках, и горлышко бутылки отбивало по краю рюмки затейливую дробь.

– Не могу, давай ты сам, – виновато проговорил он. – Никогда бы не подумал, что меня так выбьет из колеи то, что ты рассказал. Я ведь не дурак, я много думал о маме, когда вырос, и я отлично понимал, что она была красивой одинокой молодой женщиной, то есть я в принципе легко допускал мысль о ее многочисленных связях, но почему-то известие насчет проституции меня совершенно подкосило. Мало того, она еще и шантажисткой была… Хан, а может, ты ошибаешься? Может, все не так было?

– Может, – легко согласился Алекперов, наполняя рюмки. – Но маловероятно. Я не могу придумать другую схему, в которую так ровно и гладко легли бы все факты. Выпей, Кротов. Тебе полегчает.

Борис выпил подряд две рюмки, закусил салатом и хлебом, потом выпил еще одну. Через несколько минут стало действительно не так муторно.

– Ты говорил, что сейчас пишешь портрет телки Артура? – внезапно спросил Хан.

– Ну да. А что?

– Знаешь, о чем я подумал? Артура крышуют бывшие комитетчики, это я знаю совершенно точно. Эти ребята имеют возможность узнать, кто был куратором твоей матери и по чьей инициативе был выведен из валютного дела Стеценко. Попробуй с ним поговорить.

Хан радовался, что так удачно и вовремя сделал вид, будто только что вспомнил про Артура. На самом деле об Артуре он подумал в первую очередь, когда обдумывал полученную информацию и готовился к разговору с художником. Сейчас они с Кротовым обсудят, как нужно разговаривать с этим криминальным авторитетом, и беседа плавно уйдет в сторону. Хорошо, что все обошлось только водкой и закуской. Все-таки Кротов на удивление крепкий парень. Хану с ним очень повезло.

* * *

Екатерина Крамарева сидела на чемодане перед дверью в квартиру Зои Петровны, своей свекрови, и все не могла собраться с духом и нажать кнопку звонка. Что сказать? Как объяснить свой поступок? И как отнесется к нему Зоя Петровна? А главное: что делать, если свекровь ее не одобрит? Куда податься? Собственных денег у Катерины немного, а надо ведь где-то жить и содержать дочь. Конечно, она вернется на работу, профессию она не потеряла, но все равно… Ей нужна помощь и поддержка, и получить все это она может только у Зои. Никаких других родственников у нее не осталось – родители рано умерли, а братьев и сестер не было вовсе.

Она все-таки дотянулась рукой до звонка и стала ждать. Через некоторое время послышались неровные шаги и постукивание палки – свекровь приближалась к двери. Щелкнул замок.

– Катерина? Что-то случилось? Почему ты с чемоданом?

Катя стремительно встала и обняла Зою Петровну.

– Здравствуйте, Зоя Петровна. Можно войти?

– Разумеется, проходи.

Катя втащила в квартиру тяжелый чемодан и – как с головой в омут – прямо с порога заявила:

– Я не могу больше жить с Максимом. Можно мне пожить с вами?

Она ждала, что Зоя Петровна начнет ахать и спрашивать, что случилось и чем ее сын обидел свою жену, но та только помолчала несколько секунд, потом задала вопрос:

– А где девочка?

– Алинка у подружки. Если вы нас не выгоните, то вечером она приедет сюда.

– Хорошо, – кивнула Зоя Петровна. – Неси чемодан вот в эту комнату, будете жить здесь. Тебе помочь разобрать вещи?

– Спасибо, я сама. Мы постараемся вам не мешать, честное слово. И это ненадолго, мне нужно как-то устроить жизнь, найти работу, потом я придумаю что-нибудь с жильем, – торопливо объясняла Катерина, открывая замки чемодана.

Но говорила она в пустоту, Зои Петровны рядом уже не было. Катя быстро разложила вещи, одежду повесила в шкаф и подумала, что ей почему-то неприятно. Впрочем, причина этого внезапного чувства очень быстро стала ей понятна: она находилась в бывшей комнате Максима, в которой он жил до тех самых пор, пока не встал на ноги, не начал собственный бизнес и не купил свою первую собственную квартиру. В этом шкафу когда-то висела его одежда, на этих «плечиках» были брюки, пиджаки и сорочки, а на этих полках лежали свитера и белье. Он спал на этой кровати. А на этой прикроватной тумбочке лежали книги, которые он читал… Ей не хотелось прикасаться ни к чему, что было связано с ее мужем. Максим стал ей совсем чужим и… нет, не опасным, но враждебным, и источник этой враждебности – в ней самой.

Катерина осторожно вышла из комнаты и заглянула в кухню. Пусто и стерильно чисто. Свекровь она нашла в гостиной, та работала, сидя за столом. Услышав шаги невестки, подняла голову и улыбнулась.

– Устроилась? Тогда давай обедать.

– Я сейчас приготовлю, – подхватилась Катерина.

– Не нужно, у меня все готово, осталось только разогреть.

– Я разогрею…

Ей очень хотелось помочь и быть полезной, чтобы у Зои Петровны с самой первой минуты не возникли опасения, что невестка и внучка станут ей обузой. Но свекровь решительно поднялась и двинулась на кухню.

– Не обращайся со мной как с инвалидом, я прекрасно все могу сделать сама, – сказала она. – Имей в виду, Катерина, я с благодарностью принимаю помощь, но в разумных пределах, и уж ни в коем случае не позволяю никому делать за меня то, что я должна делать сама. Если хозяйка приготовила обед, то подавать его она должна сама.

Это троекратно повторенное слово «сама» больно резануло Катерину, ей показалось, что Зоя Петровна словно отделяется от нее, ставит невидимую, но очень прочную преграду, через которую не пробьются никакие попытки быть полезной и не оказаться обузой. Однако пассаж насчет обеда остался для нее непонятным.