Читать книгу "Ночная охота - Юрий Козлов"

Он постучал.

Дверь открылась. Дед был бодр и вроде бы трезв. Насколько возможно алкашу быть трезвым на винном производстве.

— Чего не спрашиваешь пропуск? — строго поинтересовался Антон.

— А по мне пусть любой приходит, — махнул рукой дед. — Какая разница? Зажился, пора и честь знать, начальник.

Антону вдруг показалось, что все это уже с ним было. Именно эти слова он говорил деду, и именно этими словами дед ему отвечал. Точно такой же вид имела комната. Но при этом Антон не мог предсказать, что будет дальше. То есть повторение проистекало из будущего, которого он не помнил. Бог как бы водил его, спящего, по кругу. Впрочем, недобрых предчувствий не было. Стало быть, в неизвестном прошлом-будущем, а может, во сне наяву все закончилось для Антона относительно благополучно.

— Нам ли жить в печали? — Антон извлек из кармана заранее припасенную плоскую бутылку со сладким напитком — ликером, позаимствованную у Золы. Сам он к ликеру не пристрастился, не постиг, зачем смешивать две вполне самостоятельные категории — сахар и алкоголь? Глотнул из бутылки, передал деду. Почему-то Антон был уверен, что дед любит сладкое.

— Годится, — одобрил дед, меланхолично закусил чем-то сушеным, извлеченным из необъятного кармана. — Говори, зачем пожаловал, начальник?

— Так ведь знаешь зачем, — оставив ликер деду, зачерпнул браги Антон. Брага за время отсутствия Антона прояснилась, набрала отменный градус. «Надо ли ее перегонять?» — засомневался Антон.

Дед молча жевал сушеное, остро поглядывал на Антона. Глаза у него заблестели, борода распушилась. Меньше всего дед был похож на человека, которому надоело жить.

— Зачем тебе туда, сынок? — спросил он.

Сынком Антона частенько называла Зола. Полчаса назад назвал капитан Ланкастер. Теперь вот дед. Антон подумал, что у них получается неплохая семейка.

— Мне ничего не надо, дед, как и тебе, — ответил Антон. — Просто хочу понять.

Дед молчал.

— Сегодня в городе кормят народ, — продолжил Антон. — Пока пустили один помпит, но их будет много. Это сделал я, дед. Разве я сделал это для себя? Я даже не попробовал, что там они едят.

— Может, оно и к лучшему, сынок, — приложился к ликеру дед.

— Почему? — не понял Антон.

— Был один, который в одночасье накормил всех голодных, — сказал дед, — ты слышал о нем. Это Иисус Христос. Те, которые кормят сейчас, похожи на него?

— Так ведь и время нынче не Иисусово, — возразил Антон. — Спасибо, что хоть как-то кормят. Ты слышал про справедливость, дед?

— Слыхал по радио, — подтвердил дед, — читал в «Демократии».

Он менялся прямо на глазах. Раньше дед казался Антону законченным алкашом, с бороды которого сочится даже не самогон, а гнусная свекольная брага. Сейчас — учителем, мудрецом, уставшим от мыслей и знаний. Превращение свершилось незаметно и естественно. Антон как бы снова соскользнул в известное-неизвестное ему прошлое-будущее, сон наяву. Даже бутылку с ликером дед подносил к губам с невыразимым достоинством. Времена, когда Антон покрикивал на деда, стыдил за плохую службу, стращал понижением в должности, а тот валял дурака, лебезил перед начальником, показались Антону никогда не существовавшими, то есть оставшимися в том прошлом, которого как бы не было. В новом времени он мог лишь почтительно просить деда, внимать ему, мобилизуя все свои обостренные здешними радиоактивными излучениями умственные способности.

— И что скажешь? — Антон подумал, что нельзя все время: дед да дед. У деда есть имя. А он до сих пор не удосужился узнать.

— Кормить людей — хорошо, — сказал дед.

— Как тебя звать? — наконец-то спросил Антон.

— Фокей, — ответил дед.

— Я бреду в потемках, Фокей, — Антон вспомнил, что в школе у них был парень по имени Никей. Он был родом с теплых островов, говорил, что там не бывает зимы, и еще, что там много старинных белых развалин. — Нынешний мир полумертв, Фокей, он смердит. Не знаешь, с какой стороны подойти. Ключ — в прошлом, Фокей, подскажи, где искать. Ты же не хочешь, чтобы все закончилось на нашем веку, Фокей?

— Как бражка? — ухмыльнулся дед, вдруг превратившись в прежнего юродивого алкаша.

— Божественна, — ответил истинную правду Антон. — Но при чем здесь бражка? Я залью тебя… коньяками и ликерами!

— Пятьдесят лет на одном месте, — покачал головой дед, — без единого выговора и взыскания… Где медаль «За трудовые заслуги»? Где прибавки к пенсии? Где почетное звание «Ветеран демократии»?

— Меня не беспокоили месяц, — сказал Антон, — я прочитал почти всего «Дон Кихота». Представляю, сколько можно прочитать за пятьдесят-то лет!

— Сынок, ты мне напоминаешь меня самого в юности, — задумчиво отхлебнул из бутылки — видать, ликер ему крепко понравился — Фокей. — Только я был… — покосился на Антона, — трусоват. Ты вот поднялся, а я… — махнул рукой. — А мог бы… — подбоченился, выпятил грудь. — Глава администрации провинции — капитан Ланкастер — говно!

— Сам Бог свел нас, Фокей, мы с тобой горы свернем! — «От кого-то я уже слышал про горы, — подумал Антон. — Почему эти несчастные горы надо обязательно сворачивать, зачем?»

Говорить о несовершенстве мира и людей было легко и приятно. Тема была бесконечно близка всем, начиная от последнего керосинового наркомана в рубище, кончая главой администрации провинции «Низменность-VI, Pannonia» капитаном Ланкастером. Только Гвидо и Николай не желали ее обсуждать. Но у Гвидо в голове была резина. У Николая — окостеневшая известь. Полумертвый мир подпирала стена из резины и окостеневшей извести. Антон лихо отхлебнул божественной бражки, ощутил странную, граничащую со слабоумием, легкость в теле и мыслях. Сейчас они с дедом столкуются, навалятся и опрокинут постылый мир к чертовой матери! Вдруг показалось, что уже почти опрокинули, самая малость осталась, сейчас приналягут и… Только сначала выпьют по маленькой. А если потом еще выпьют… «Не за тем же нас свел Бог, — спохватился Антон, — чтобы мы нажрались!»

Швырнул ковшик на пол. Ковшик, как показалось Антону, не сильно на это обиделся.

— Фокей, мне кажется, в свои годы я выпил больше, чем требуется нормальному человеку за целую жизнь. — «Хотя, конечно, не столько, сколько ты», — хотел добавить Антон, но промолчал.

— Сколько тебе, сынок? — спросил дед. — Тридцать пять? Самое питейное времечко.

«О Боже, мне ведь нет двадцати!» Антон редко смотрелся в зеркало. А если и смотрелся, то не больно себя рассматривал. Глаза видят? Нос, уши на месте? И ладно. Сейчас он, можно сказать, жил по-царски, следил за своим здоровьем. Спал в тепле, делал гимнастику, плавал в бассейне, не кололся, нормально питался. Но прежняя жизнь, background, как говорила Зола, успела наложить на Антона неизгладимый отпечаток. Не было половины, наверное, зубов. Еще в детстве были отбиты почки, и сейчас Антон нет-нет да мочился розовым, что забавно смотрелось на снегу. Временами кусок не лез в горло — пищевод превращался в нарывную раскаленную трубу-кость, кувалдой вбитую в горло. Даже пустой глоток отзывался дикой болью. Ну, еще такие мелочи, как многократно сломанные и самостоятельно — не всегда правильно — сросшиеся конечности, троекратно пробитая голова, поврежденный позвоночник… Впрочем, всего этого в зеркале не разглядишь. Единственное, на что обратил внимание Антон — что волосы сделались совершенно седыми. Антон, помнится, посмотрел и забыл. А сейчас душа отмякла от браги, дед напомнил. Антон чуть не заплакал, так вдруг стало жалко себя, а вместе с собой других молодых, да и старых, неизвестно зачем приходящих в жизнь, уходящих в никуда, не оставляя после себя ничего.