Читать книгу "Бегущий по Лабиринту - Джеймс Дэшнер"

Она отступила назад.

Томас перевел внимание на Галли. Все тело юноши затряслось, лицо побледнело, а на нем, словно на белом листе бумаги, кроваво-красными кляксами выделялись мокрые заплаканные глаза. Парень сжал губы, и кожа вокруг рта начала подрагивать, как если бы он пытался что-то сказать, но не мог.

— Галли!.. — окликнул его Томас, стараясь превозмочь ненависть, которую испытывал к парню.

Слова вырвались изо рта Галли, словно кашель.

— Они… контролируют… меня… Я не… — Глаза у него выпучились, а одна из рук вцепилась в горло, как будто Галли что-то душило. — Я… должен… — прохрипел он и умолк. Лицо его разгладилось, тело расслабилось.

Ситуация точь-в-точь напоминала ту, в которой оказался Алби, решивший заговорить сразу после Метаморфозы. Тогда он вел себя так же. Что все это…

Томас не успел закончить мысль. Галли сунул руку за спину и вытащил из заднего кармана что-то длинное и блестящее; на серебристой поверхности предмета сверкнул отсвет висящих под потолком ламп — Галли стискивал в руке грозного вида кинжал. С неожиданной быстротой он отклонился назад и метнул оружие в Томаса. И в этот самый момент юноша услышал справа от себя чей-то крик и уловил какое-то движение.

Клинок завертелся в воздухе, словно крылья мельницы. Томас отчетливо видел каждый его оборот, как если бы время издевательски замедлило ход, давая возможность в полной мере прочувствовать весь ужас события. Нож, плавно переворачиваясь, продолжал лететь прямо в Томаса. До его сознания донесся звук собственного сдавленного крика; он хотел отклониться, но не смог сдвинуться с места.

А затем, непонятно откуда, прямо перед ним вдруг вырос Чак. Томас чувствовал, что ноги у него словно приросли к полу. Абсолютно беспомощный, он мог лишь наблюдать за ужасной сценой, разыгрывающейся у него на глазах, будучи не в силах что-либо изменить.

С тошнотворным хлюпающим звуком кинжал вонзился Чаку прямо в грудь по самую рукоятку. Мальчик взвизгнул, упал на пол и забился в конвульсиях. Из раны темно-красным ручьем хлынула кровь. В предсмертной агонии он беспорядочно забил ногами по полу, на губах выступила кровавая пена. Томас почувствовал себя так, словно мир вокруг начал рушиться, сминая его своими обломками.

Он бросился на пол и обхватил содрогающееся тело мальчика.

— Чак! — закричал он. Отчаянный вопль обжег горло, словно кислотой. — Чак!..

Мальчик конвульсивно дергался, а кровь, продолжавшая струиться из раны, рта и носа мальчика, заливала Томасу руки. Глаза Чака закатились, превратившись в две пустые белые сферы.

— Чак… — позвал Томас, на этот раз шепотом.

Ведь можно что-то сделать! Его можно спасти! Они должны…

Внезапно конвульсии прекратились, и мальчик затих. Глаза вернулись в нормальное положение и сфокусировались на Томасе, словно все еще цеплялись за жизнь.

— То… мас… — едва слышно произнес он одно-единственное слово.

— Держись, Чак, — ответил Томас. — Не умирай! Борись! Кто-нибудь, помогите!..

Никто не шелохнулся, и в глубине души Томас понимал, почему: теперь ничем помочь было уже нельзя. Все кончено. Перед глазами у Томаса поплыли темные круги, зал покачнулся и закружился.

Нет, — думал он. — Не Чак! Только не Чак! Кто угодно, только не он!

— Томас, — прошептал Чак. — Найди… мою… маму… — Он хрипло закашлялся. Изо рта во все стороны полетели кровавые брызги. — Скажи ей…

Он не договорил. Глаза его закрылись, тело обмякло, и Чак испустил последний вздох.

Томас все смотрели смотрел на него. На безжизненное тело друга.

И тут с ним что-то произошло. Он чувствовал, как глубоко в груди, словно из маленького зернышка, зарождается ярость, жажда мести, ненависть. Внутри разрасталось что-то мрачное и жуткое, прорастая сквозь легкие, шею, руки и ноги, сквозь мозг, а потом будто взорвалось и вырвалось наружу.

Он выпустил тело Чака из рук, встал, трясясь всем телом, и повернулся лицом к двум визитерам.

А затем в его мозгу будто что-то перемкнуло. Он абсолютно и окончательно обезумел.

Томас ринулся вперед и, вцепившись в глотку Галли пальцами, словно клешнями, повалил его на пол. Затем уселся на него сверху, зажал туловище противника ногами, чтобы тот не смог увернуться, и начал избивать.

Удерживая врага за горло левой рукой, он прижимал Галли к полу, а правым кулаком всаживал удары в лицо. Один за другим. Бил по скулам, по носу. Обрушивал удар за ударом. Слышался хруст костей, текла кровь, зал оглашали дикие вопли, и было не разобрать, чьи громче — Томаса или Галли. Он все бил и бил его, вкладывая в удары всю ярость, которая в нем накипела, страшнее которой он еще не испытывал никогда в жизни.

Когда Минхо и Ньют стали оттаскивать его в сторону, он все еще продолжал неистово молотить руками в воздухе. Кураторы волокли его по полу, а юноша извивался всем телом, яростно сопротивляясь, и орал, требуя, чтобы его отпустили. Томас испепелял Галли взглядом, буквально осязая, как из глаз у него вырывается огненный поток ненависти и устремляется к лежащему навзничь врагу.

Но вдруг — так же быстро, как и возникли — гнев и жажда мести иссякли. Остались только мысли о Чаке.

Томас высвободился из рук Минхо и Ньюта, подбежал к обмякшему безжизненному телу друга и подхватил его на руки, не обращая внимания на кровь и маску смерти, застывшую на лице мальчика.

— Нет! — закричал Томас, пожираемый горем. — Нет!

К нему подошла Тереза и положила на плечо руку, но он стряхнул ее.

— Я пообещал ему! — взревел он и сам понял, что в голосе появились доселе незнакомые нотки. Томас визжал почти как сумасшедший. — Я пообещал ему, что спасу и верну домой! Я пообещал!

Тереза молчала и лишь кивала, опустив голову.

Томас крепко, изо всех сил прижал Чака к груди, словно это могло помочь вернуть его к жизни или хотя бы показать, как сильно благодарен он ему за спасение и дружбу, которую мальчишка, в отличие от других, предложил в Глэйде.

Томас плакал навзрыд, рыдал, как никогда раньше, и его громкие всхлипывания разносились по залу, словно стенания несчастного, подвергнутого изуверским пыткам.

ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ

Наконец Томас взял себя в руки и постарался спрятать боль глубоко в сердце. В Глэйде Чак стал для него некой путеводной звездой, символом того, что рано или поздно они вернутся к нормальной жизни. Будут спать в кроватях, есть яичницу с беконом на завтрак, ходить в школу, а родители будут целовать их перед сном. В общем, будут счастливы.

А теперь Чака не стало. И его обмякшее тело, которое Томас продолжал сжимать, казалось зловещим предзнаменованием того, что всем надеждам на благополучное будущее не только не суждено сбыться, но и сам мир далеко не таков, каким Томас его представлял. Даже после побега из Лабиринта впереди их ожидали суровые дни. Жизнь, полная горя.