Читать книгу "Если нам судьба… - Лилия Лукина"

Он хотел сказать Лидию, но внезапно замолчал и содрогнулся, вспомнив, наверное, о грозившей ей совсем недавно опасности, потому что гневно уставился на Матвея.

— Как ты можешь меня в чем-то упрекать, Павел? Ты, который подверг Лидию такому страшному риску? Зачем, ответь мне, зачем ты впустил в дом эту стерву? Гнать ее надо было! Гнать! Да и меня, старого дурака, вместе с ней! Хорошо, что все обошлось. А если бы она выстрелила? А если бы я стоял чуть дальше и не успел заслонить Лидию? А если бы ты сам в этот момент отвернулся? — Власов страстно обличал Матвея, яростно жестикулируя. — Как ты мог все это допустить? Нет, ты вел себя, как мальчишка. Ты вел себя совершенно безответственно! — он произнес последнее слово по слогам, почти так же, как во время обеда в ресторане сказал это слово сам Матвей.

И Власов требовательно воззрился на Матвея в ожидании ответа. Но пафос минуты был бесповоротно испорчен раздавшимся около стены тихим поскуливанием — близнецы изо всех сил старались сдержать рвущийся наружу смех. Но, поняв, что это им не удастся, вскочили и выбежали в другую комнату, судя по доносившимся оттуда звукам, столовую, и только там дали волю своему хохоту. Видимо, их спросили, чего это они так веселятся, потому что один из них с трудом смог остановиться и ответил:

— Власов объясняет Павлу, что тот вел себя безответственно. Это надо же такое придумать! Павел — и безответственность! — И снова начал хохотать.

Тут в комнату ворвались малыши, которые, судя по белым усикам над верхней губой, только что пили на ночь молоко, а за ними и все остальные. Павлик, я понемногу начала их отличать, подошел к Александру Павловичу и совершенно серьезно сказал:

— Ты у нас еще недавно и не знаешь, как надо себя вести.

Власов присел перед ним на корточки и попросил:

— А ты меня научи, — и пальцем стер молоко с лица малыша.

— Ладно, — великодушно согласился мальчик. — Слушай. — Он набрал полную грудь воздуха и начал: — Когда-то очень давно… — и подумав, что этот незнакомый дед совсем ничего о них не знает, объяснил: — Ну, когда нас еще не было… Дядя Павлик взял на себя ответственность, старательно выговорил он трудное слово, — за всю нашу семью. И если бы не он, то и пап бы не было, и мам бы не было, — помолчал и добавил: — Только бабушка одна, наверное, и была бы. Поэтому он всегда лучше всех все знает и его надо слушаться.

— Это кто же тебе все это сказал? — с тщательно скрываемой улыбкой, прорвавшейся только в голосе, спросил Матвей.

— А бабуля, — с готовностью ответил Павлик.

— И когда же это она успела? — Матвей с интересом взглянул на Лидию Сергеевну, которая смущенной улыбнулась, но, видно, совершенно не раскаивалась в содеянном.

— Вчера, когда мы на тебя обиделись, — засопев, ответил малыш.

— Да? А за что? — Матвей уже не смог сдержать улыбку.

— А когда ты не дал нам с ружьем поиграть. Ну с тем… С демидовским, — как о самой обычной вещи сказал Павлик.

— Павлик, а зачем ты его учишь? — это уже Милочка вступила в разговор, она, даже стоя спокойно, казалась в постоянном движении. — Он же дед понарошечный.

— Какой? — изумился Власов.

— Ну, не настоящий. Если бы ты был настоящий, то был бы мужем нашей бабули, а ты же не муж.

Власов, все еще на корточках, снизу вверх посмотрел в лицо Лидии Сергеевны. Неизвестно, что он на нем прочитал, только Александр Павлович поднялся, подошел к ней, опустился на левое колено и протянул ей открытую правую ладонь:

— Дорогая Лидия Сергеевна, я прошу вас, окажите мне величайшую милость и честь. От вас одной зависит счастье всей моей жизни. Будьте моей женой. Я не могу вам предложить и сотой, тысячной доли того, что вы имеете сейчас. Я могу отдать вам только самого себя, навечно, в добровольное и радостное для меня рабство. Я клянусь, что приложу все силы, жизнь свою посвящу тому, чтобы вы никогда не пожалели об этом. — И, посмотрев на Матвея, сказал: — Павел Андреевич, я прошу у вас как у главы семьи руки Лидии Сергеевны Печерской, вашей приемной матери.

Власов страшно рисковал. После всех брошенных Матвеем ему в лицо обвинений ответ был непредсказуем. И слово «нет» было бы крушением всех его надежд хоть иногда встречаться с этой семьей. Его единственными союзниками были внуки, но они права голоса не имели, все же остальные привыкли во всем подчиняться Матвею, даже Лидия Сергеевна.

— Мы благодарим вас за честь, Александр Павлович, и обдумаем ваше предложение, — чопорно ответил ему Матвей.

И тогда Власов пошел ва-банк, рискуя уже совершенно всем, чего сумел добиться к этой минуте. Все еще стоя на одном колене перед Печерской, он тихо, но отчетливо, так, как, наверное, актеры на сцене подсказывают друг другу забытые слова, сказал:

— Бабка, не тяни время, — и, всхлипнув, жалобно добавил: — Уж очень сильно кушать хочется.

От неожиданности Лидия Сергеевна на несколько мгновений растерялась. Если до этого она смотрела на Александра Павловича с легкой полуулыбкой — еще бы, кто же отказался бы видеть знаменитого Власова на коленях у своих ног — то сейчас она притворно задохнулась от возмущения и сварливо произнесла:

— Скажешь тоже, «бабка». Да ты на себя посмотри… Постреленок эдакий.

Она вложила свою руку в его протянутую ладонь и тихонько и счастливо засмеялась, словно голубка заворковала.

Власов вскочил, подхватил Лидию Сергеевну на руки и закружил по комнате. А когда, наконец, поставил ее снова на ноги, то повернулся к внукам и, счастливый, раскрасневшийся, улыбаясь от уха до уха, спросил:

— Ну, теперь настоящий?

— Настоящий! — восторженно заверещала малышня, довольная, что такая новая и веселая игрушка, как дед, останется у них навсегда.

Но радость их была недолгой — в дверях в образе гневного ангела появилась Галина и, приговаривая: «Ай-яй-яй, разве же можно быть такими непослушными: молоко не допили, в детскую не поднялись… А я вас там жду, постельки постелила, а мои цыплята все не идет и не идут…», стала уводить малышей.

— Ты про сказку не забыл? — опять напомнила Власову Ниночка.

— Расскажу, расскажу, — заверил он девочку. — Обязательно расскажу…

— Мы вместе расскажем, — пообещала внукам пока еще Печерская.

Делать мне здесь было больше совершенно нечего, и я поднялась, чтобы попрощаться и уйти.

— Может быть, вы поужинаете с нами? — спросил меня Матвей.

Я живо вспомнила необозримое количество вилок и ножей, с которым однажды уже столкнулась, и вежливо отказалась.

— Мне, Павел Андреевич, завтра рано утром вылетать, а я еще и не собралась. Я рада, что все так благополучно завершилось. Есть только один вопрос, который я так и не выяснила…

Но Матвей невежливо перебил меня:

— Мне было бы очень приятно, если бы в будущем вы не только считали меня своим другом, но и называли просто по имени, как близкий нашей семье человек, и, желательно, на «ты». Как вы на это посмотрите?