Читать книгу "Алхимия убийства - Кэрол Макклири"

— Физическое состояние женщины, которой доктор Дюбуа делал вскрытие. Вы говорите, кровь у нее была густая и черная. Правильно?

— Да, насколько я помню.

— Почернели даже внутренности?

— Да.

— Доктор Дюбуа сказал вам, что это типичные признаки «черной лихорадки», да?

— Верно. А что?

— Почернение крови во внутренних органах может быть вызвано вторжением микробов сибирской язвы. Они могут расти и размножаться только при наличии кислорода. Кислород окрашивает кровь в яркий красный цвет; микробы сибирской язвы поглощают кислород, и кровь чернеет.

— Перун заражал женщин сибирской язвой? — Я не могу поверить в это.

— Нет. Сибирская язва — быстротекущее заболевание, но смерть от нее не наступает за несколько минут.

— Она могла заразиться раньше.

Пастер качает головой.

— Ухудшение состояния происходило слишком быстро, поэтому просто сибирской язвой это быть не может.

— Если не сибирская язва, то что?

Пастер не отвечает на мой вопрос и смотрит на Рота, который все еще стоит рядом с его креслом.

— Здесь какая-то несуразность. Вы не находите? То, что нам предоставили, не вяжется друг с другом.

— Да, вы правы.

— О чем вы? — Я больше не могу оставаться в неведении.

Пастер машет рукой.

— Об образцах, которые мы получали от Дюбуа. Вы говорите, что у женщины была темная кровь, и это характерно для лихорадки. Мне сказали, что лихорадка вызывает на мягких тканях некие черные пятна, которые исчезают вскоре после смерти. Образцы крови и тканей, предоставленные нам, были красными.

— А это значит, они не потеряли кислород, — уточняет Жюль.

— Да.

— Дюбуа давал вам ложные образцы, — констатирую я очевидное, и в комнате воцаряется тишина. Мысли вертятся у меня в голове, и я высказываю их вслух. — Речь идет не только о женщинах. В городе много больных, люди умирают. Дюбуа препятствовал изучению вспышки инфлюэнцы и тем самым способствовал гибели людей. Почему?

Пастер морщится:

— Мадемуазель, сотни тысяч людей умерли в Европе и Северной Америке от этой болезни, и это только случаи, учтенные в так называемом цивилизованном мире, где ведется такая статистика. Я считал «черную лихорадку» разновидностью менее опасной инфлюэнцы. Сейчас я начинаю сомневаться, относится ли она вообще к обычному заболеванию. Речь не идет о человеке, который ночью выслеживает женщин. Может быть, мы имеем дело с убийцей, посягающим на все человечество. Мне не ясно, отчего гибнут люди, и я должен добраться до истины.

— Что же делать?

— Нужно провести больше опытов. Все, о чем мы сейчас говорили, — всего лишь досужие рассуждения. Это необходимо доказать. Я должен иметь неопровержимые доказательства на основе лабораторных исследований. Мне требуются подлинные образцы. Мы обязаны начать переговоры с министром. — Пастер смотрит на Рота. — Он должен обеспечить предоставление мне подлинных образцов.

— Вы говорите о правительственном чиновнике? — спрашиваю я.

— Да.

— На это уйдет много времени. — Я выстреливала свои мысли, едва они успевали промелькнуть у меня в голове. — Я могу организовать вам поставку образцов в считанные часы.

— Как?

— Дядюшка одного из умерших от лихорадки — мой близкий друг. Я уверена, что смогу договориться с ним о выдаче тела без всяких проволочек.

Мы с Жюлем выходим из института, и он задает мне очевидный вопрос чуть ли не с ужасом в голосе:

— Не хочешь ли ты, чтобы Маллио выдал себя за дядю Дюбуа и передал нам его тело? Это смехотворно. Он никогда не согласится.

— Нет, я не собираюсь делать это.

— Слава Богу.

— Я выдам тебя за его дядю.

61

— Мы все опечалены кончиной доктора Дюбуа, — говорит медсестра. — Он служил примером для всех нас. Мы не знаем, что будем делать без него. Вы тоже врач?

Жюль бурчит что-то, что можно понять как отрицательный ответ, когда мы идем по больничному коридору. Он больше похож на мученика, вздернутого на дыбу в средневековой камере пыток, чем на убитого горем родственника. Как актер он бездарен. Единственное утешение — это то, что у медсестры нет оснований для подозрений. Никому не придет в голову претендовать на тело человека, умершего от «черной лихорадки», кроме как близкому родственнику.

Тело Дюбуа находится в покойницкой рядом с пандусом позади больницы. По дороге в больницу мы договорились о доставке тела на похоронном фургоне и послали телеграмму Пастеру с просьбой встретить нас у морга через час.

— Я так рада, что у него есть близкие родственники, — продолжает говорить медсестра через уксусную губку. — Мы все думали, что он сирота. Вы живете в Париже?

— Наездом, — односложно отвечает Жюль.

Мы выходим через черный ход на погрузочную площадку, бросив губки в урну у двери.

— Ваши лица кажутся знакомыми. Вы бывали здесь у доктора Дюбуа?

— Иногда. — Жюль бросает на меня тревожный взгляд.

— Тогда понятно.

Кучер слезает с сиденья похоронного фургона на погрузочную площадку. Пока медсестра и кучер подписывают документы, Жюль и я стоим поодаль и изображаем скорбящих родственников.

— Странно, — говорю я Жюлю. — После смерти ты уже не человек, а вещь. Теперь это не Дюбуа, а его тело.

— Потому что дух покинул бренные останки.

— Утешительная мысль. Все идет хорошо, тебе не кажется? — Только я успеваю сказать это, как к нам быстро подходит человек, которого я принимаю за врача.

— Добрый день. Я доктор Бруардель, директор департамента здравоохранения. Доктор Дюбуа был одним из моих помощников. — Он обменивается рукопожатиями с Жюлем, прищурившись и поправляя пенсне, чтобы лучше разглядеть его. — Мы не знакомы, мсье?

Жюль откашливается.

— Мне кажется, мы не имели удовольствия встречаться. — У него невинный вид — как у лисы, пойманной в курятнике.

Мне вдруг приходит в голову, что Бруардель мог состоять в том же правительственном комитете по здравоохранению, членами которого были Жюль и Пастер.

— Вы и ваша… — Бруардель смотрит на меня.

— Это невеста доктора Дюбуа, мадемуазель Карре.

Директор удивлен, как и я, что у Дюбуа была невеста. Я подношу платок к лицу, якобы скрывая горе, и бормочу что-то невразумительное, дабы не выдать свой иностранный акцент.

— Я весьма удивлен. Я не знал, что у Люка есть семья и невеста. Я даже слышал… Впрочем, это не имеет значения. Примите мои соболезнования. Когда состоятся похороны? Разумеется, я хотел бы присутствовать.