Читать книгу "Оторва с пистолетом - Леонид Влодавец"

Оказалось, что Валя на два года моложе ее, что папа у него был военный, служил в Среднеазиатском округе, откуда попал в Афганистан и там погиб в 1981 году, когда сыну еще и годика не сравнялось. Так что Валя отца только по портрету помнил. Через какое-то время Валина мать вышла замуж снова, за очень доброго и хорошего дядьку, Назара Максумовича Рустамова, который был намного старше матери, вдовый, с двумя дочками от первой жены. Однако жил он даже при советской власти очень богато, мог себе еще детей позволить, и теперь у Валентина еще два брата и три сестры подрастало. Назар Максумыч к Вальке очень хорошо относился, но усыновлять его по всей форме почему-то не стал. И хотя Валентин сам по себе безо всякого принуждения звал его «ата» или «папа», Максумыч специально повесил над его кроватью портрет Валькиного родного отца в военной форме и сказал:

«Меня можешь „ата“ называть, а папа — он, Кузовлев Сергей. Нельзя, чтоб ваш род пресекся! Гордись отцом, гордись, что он русский герой!»

Пока Союз был одной страной, бабушка Нюша — ее Максумыч называл «aтa» — каждый год в Ташкент приезжала. И Валька с матерью тоже регулярно сюда ездили. Но потом Союз развалился, денег у бабушки на поездки не стало. Максумыч вообще-то предлагал маме привезти бабушку Нюшу в Ташкент насовсем. У него после независимости денег еще больше стало. Но у мамы с бабушкой Нюшей отношения еще задолго до распада Союза испортились. И Валька знал, почему. Не могла баба Нюша невестке простить, что та второй раз замуж вышла, да еще не за русского. «Они, азиаты эти, моего Сереженьку ножами изрезали, а ты им детей рожаешь!» — это Валя услышал еще тогда, когда ему лет семь было. Тогда они с матерью не вдвоем приехали, а еще и Гульку с Фирузушкой привезли

— сестричек. Хорошенькие такие, смуглявые хохотушечки — одной пять, другой четыре было. Ластились к бабке — а она на них волком смотрела. Чужие! И бесполезно было объяснять Петровне, что сына у нее не узбеки убили, а пуштуны — ей все одно: азиаты, мусульмане, нерусские. Хотя, вообще-то, сам Назар-ата, если уж на то пошло, был по крови, можно сказать, полный интернационалист. У него один дедушка был узбек, женатый на русской, а другой — крымский татарин, женатый на хохлушке. Стало быть, папа у Назара был узбек только наполовину, а мама — только наполовину татарка. В общем, Максумыч, хоть и писался узбеком по паспорту, на самом деле являлся таковым всего на четверть. В Ташкенте, куда всю войну эвакуированных свозили, а потом еще и после землетрясения 1966 года, когда «Всесоюзный хашар» проходил, все нации перемешались.

Если б Лена все это слушала не в разморенном состоянии, то, наверно, проявила бы куда больший интерес. Потому что Валино повествование состояло не только из последовательного изложения фактов биографии, но и перебивалось всякими занятными историями, случившимися с ним и его родней в разное время. Иногда они, наверно, были даже очень смешные, над которыми можно было долго и громко хохотать. Но Лена только чуть-чуть улыбалась, и то скорее из вежливости, чтоб не обидеть этого славного парнишку. Ее так и клонило в сон, временами она хваталась за стул, чтоб не свалиться. Правда, был момент, когда она слушать стала чуть-чуть внимательней.

Дело в том, что Валя начал рассказывать, почему он, собственно, уехал в Россию. Оказывается, он, окончив школу, поступил в университет на юридический факультет и благополучно отучился два с половиной курса, занимаясь при этом боксом. Ата планировал его позже в прокуратуру пристроить. Но в декабре вышла неприятная история. Шел Валентин как-то вечерком и увидел, что два хлыща девчонку силком в иномарку затаскивают. Вступился, надавал обоим по мордасам, пистолет, между прочим, у одного отобрал — хорошо еще, что этот лох, наставив пушку, забыл ее с предохранителя снять! Девчонка, пока шло мордобитие, убежала, зато менты подъехали. Всех свезли в кутузку, стали разбираться. Свидетелей — ноль, Валька одно говорит, а те двое — другое. Пистолет-то у Вальки в руках побывал, менты, когда подкатили, у него увидели оружие, даром что он его им тут же отдал. По тому, что те двое мелют, получается, что Валька на них напал, из машины выкинул и избил. Спасибо, мол, товарищи милиционеры, что выручили, иначе этот бандит нас застрелил бы и машину угнал. И видно, что менты явно тем двоим больше, чем Вальке, хотят поверить. Девчонки-то нет! Кто ее видел, девчонку эту?

В общем, все шло к тому, чтоб парней отпустить, а Вальку посадить, но тут появился в отделении какой-то чин милицейский, пригляделся и говорит: «Вы кого взяли, бараны? Это ж господина Рустамова сын!» Менты так и опупели: «Какой Рустамов? Он Кузовлев Валентин Сергеевич!» А начальник, им: «Я лучше знаю, кто чей сын! Отпустить немедленно, а этих — в КПЗ!» Менты, конечно, рады стараться, собрались тех двоих в КПЗ волочь, но один завопил: «А почему меня не спросили, кто мой отец?» И тоже назвал своего крутого папашу. Тут менты совсем перепугались, короче, и Вальке, и тем двоим разрешили домой позвонить. Первым Назар Максумыч приехал, поговорил и увез Вальку, а потом сказал: «Ты, конечно, хорошо поступил, что не дал в обиду девушку, но это тебе может дорого обойтись. Пока дома посидишь, а я попробую договориться».

Как эти самые переговоры шли. Валька был не в курсе. Больше месяца сидел дома, в университет не ходил, а какие-то люди его охраняли. Потом оказалось, что, раз он сессию не сдал, его из университета исключили. Правда, ата съездил, переговорил, и получилось, что исключили, но с правом восстановления. То есть осенью надо будет опять на третий курс идти. Но тут еще одно осложнение вышло. Вальку, оказывается, могли в узбекскую армию призвать, покамест он неучащимся числился.

В общем, Максумыч решил его от греха подальше спровадить в Россию. И не в Москву, а сюда, к бабке. По крайней мере, до осени. Кроме того, дал ему один адресок своего хорошего знакомого, чтоб тот ему подыскал хорошую работу на это время. Не сидеть же ему у бабки на шее, хотя, конечно, ата Вальку кое-какими деньжатами снабдил на первый случай.

Будь Лена в менее сонном состоянии, она бы, наверно, забеспокоилась: а стоит ли тут чаи распивать, когда ясно, что этот симпатичный Валечка, видать, пасынок крутого авторитета и за ним сюда, на эту самую бабушкину квартирку, могут пожаловать не самые лучшие гости. Например, менты, которые могут этого вежливого мальчика искать не за благородное спасение девушки — это в принципе недолго и придумать! — а за конкретную мокруху. Или, кстати о птичках, за изнасилование все той же девушки. Но могут случиться варианты похуже. Сюда могут заявиться жаждущие мести какие-нибудь ташкентские бандюганы, у которых Валечка братка замочил, или родственники пострадавшей девицы, которые захотят Валечке яйца отрезать, чтоб впредь не баловался. Восток — дело тонкое, аж до ужаса! Опять же, всяких красивых сказочек можно много придумать — и насчет благородного отчима (Лена, вообще-то, тоже когда-то считала, что ей повезло с отчимом — до тех пор, пока он пить не начал), и насчет спасения девушки — а все куда проще: задолжал несколько тысяч баксов, слинял, а теперь ждет, когда бригада приедет, чтоб их из него вытряхнуть.

Такие мысли у нее в голове и впрямь пошевеливались, но как-то уж очень вяло. Лена опять ощущала себя смертельно усталой, безвольной и совершенно равнодушной к собственной судьбе — почти так же, как прошлой ночью, когда они с «сиплым» ползли по снегу через болото. И глаза никуда смотреть не хотели, и вообще вся она была как вареная…