Читать книгу "Белые тени - Иван Дорба"

— Ладно, черт с вами! — вдруг сказал Колков. — Поедем в Москву, погибать, так с музыкой!

7 ноября утром с Павелецкого вокзала они направились по Новокузнецкой к центру и вышли к Устинскому мосту. Дальше не пускали. По Раушской набережной они дошли до Москворецкого моста.

Военный парад заканчивался. Шли с грохотом танки, с гулом проносились над крышами домов самолеты.

С раскрытыми ртами смотрели они на могучую боевую технику и ничего не понимали. Еще недавно поляки утверждали, что советские танки сделаны из фанеры.

— Показуха! — выдавил наконец неуверенно Авчинников. — Откуда взялись танки?

— Для иностранцев, — вздохнул Чепурнов.

— Согласен с вами, — поддержал их Бережной, — это большевики бывшим интервентам зубы показывают.

Все пятеро удивленно взглянули на него, но промолчали. Площадь заполнялась колоннами демонстрантов. Доносились отдельные возгласы, приветствия, где-то впереди играл оркестр.

— Потопали, — сказал Авчинников, — там дальше вольемся в колонну.

Переулками, проходными дворами они добрались до Большой Бронной. Тут стояла длинная колонна.

— К вам можно присоединиться? Отстали мы, — подойдя к хвосту, спросил Чепурнов.

Один из демонстрантов, бойко разговаривавший с соседом, удивленно пожал плечами и ухмыльнулся. Другой что-то крикнул идущим впереди, а третий, окинув их внимательным взглядом, сердито бросил:

— Посторонних пускать в колонну строго запрещено. Ступайте-ка лучше домой, пока вас не забрали. Совесть надо иметь!

— Да они вроде бы и не пьяные, — заметил кто-то из колонны.

— Мы приезжие, не знали, что такие строгости, — сказал Бережной, — пойдемте, ребята!

Они быстро отошли, провожаемые настороженными взглядами притихшей колонны. Потом свернули за угол и вскоре очутились на Палашевском рынке. Побродив по рядам, вернулись на Москворецкий мост.

— Сейчас я все у-у-уст-трою, п-п-покажу к-к-крас-ную книжечку и нас пропустят, — сказал Ольшевский, ощупывая карманы, — где же она, черрт!

Книжки он так и не нашел.

— Сматываемся, и побыстрей! Кажется, за нами шпик увязался. Влипнем не за понюх табаку! — прошипел Авчинников и быстро зашагал прочь. Остальные, изредка опасливо озираясь, последовали за ним.

Через час они сидели на скамейке в парке Горького и, не глядя друг другу в глаза, обменивались короткими фразами. Обескураженные, не веря больше в себя и товарищей, подавленные мощью боевой техники. Они были полностью деморализованы, но еще представляли опасную террористическую банду. «Дальнейшее пребывание на свободе эмиссаров НТСНП считаю нецелесообразным», — докладывал Николай Николаевич.

...Первыми были арестованы Авчинников и Дурново. На следствии они показали, что в Днепропетровске проживают Волков-Войнов-Колков Александр Георгиевич и Андросов-Молодцов-Ольшевский, что Чепурнов уехал в Одессу, а Вихрев-Карпов-Бережной на Дальний Восток.

На первом допросе Волков-Войнов-Колков пытался покончить жизнь самоубийством, бросившись головой на отопительную батарею, получил тяжелое повреждение. Был отправлен в Москву и помещен в больницу Бутырской тюрьмы, где он пробыл до февраля 1941 года.

23 мая 1941 года он был приговорен к высшей мере наказания. Та же участь постигла и его террористов-сообщников.

Через месяц началась Великая Отечественная война.

Глава одиннадцатая Железо и окалина

1

В годовщину столь нашумевшей операции «Кристалл — нахт» десятого ноября 1938 года, когда во всех городах Германии и Австрии запылали синагоги, а в витрины магазинов полетели камни и тысячи еврейских семей лишились своих кормильцев, барон Людвиг фон Берендс в Белграде на Крунской улице в особняке принимал комиссара гестапо при немецком посольстве Ганса Гельма.

Когда обильный завтрак с возлияниями близился к завершению и затылок майора достаточно покраснел, уши стали пунцовыми, язык болтливым, а глазки маслеными, Берендс завел разговор на скользкую тему, начав с анекдота о толстом Геринге. Ему хотелось спровоцировать Гельма на какую-то болтовню, чтобы можно было потом держать сына мюнхенского извозчика в руках. Тем более что Берендс прошел «школу» Канариса по разным уловкам.

А спустя пять минут, когда Гельм сам стал подшучивать над Герингом, Берендс заулыбался, защелкал каблуками, закланялся и, приложив руки к груди, залепетал:

— Тысяча извинений, но у меня неотложное дело. Не прощаюсь с вами, дорогой и многоуважаемый Ганс, надеюсь скоро вернуться. Ирен, позаботьтесь, чтобы наш гость не скучал. Я приеду часа через полтора. Прощайте, мой ангел, и берегитесь этого ловеласа!

Оставшись наедине с Ирен, и без того пьяный от вина и близости красивой женщины, сластолюбивый немец раскис окончательно и выболтал, неожиданно для себя, свое самое сокровенное. Поглаживая ей колено и все больше возбуждаясь, он, бахвалясь и пыжась, рассказал, что в свое время не раз захаживал с фюрером в «Парадиз», и «девочки», хихикая, шептались, будто Адольф страдает особой формой мазохизма. И пустился в такие подробности, что даже далеко не брезгливая Ирен заткнула уши и заставила его замолчать. Вся эта сцена, как и почти все разговоры, которые велись в этом особняке, записывались на магнитофонную ленту.

Прошло несколько дней. И вот, возвращаясь с Ирен поздно вечером из гостей, войдя в дом, Берендс почувствовал неладное.

— Майн гот! Выемка! — взвизгнул он не своим голосом, поднимая с пола оборванную нитку. И ринулся в фотолабораторию, где находилось записывающее устройство и был сейф с магнитофонными лентами.

Ирен последовала за ним.

— Стойте! — приказал он. — Зажгите всюду свет и обойдите комнаты.

Когда спустя минуту Ирен пришла обратно, он обернулся на ее шаги и простонал:

— Нет ящика с лентами! Доннерветтер! — и ударил кулаком по столу.

— Может, позвонить в полицию?! — неуверенно пробормотала Ирен.

— Дура! Безнадежная дура! Какого черта ты сегодня потащила меня в гости?! Будто чувствовал... Майн гот! — Он начал креститься мелким крестом. — Неужто и тайник обнаружили? — и как-то нерешительно протянул руку к задней стенке сейфа и нажал на незаметную пружину. Тайник был пуст. — Так и есть... Все пропало... — безнадежно прошептал он и весь обмяк.

— Разве я вам не говорила, что такую вещь, как магнитофонная лента с дурацкими высказываниями этого идиота Гельма, не следует держать дома! А теперь, оказывается, я виновата, я дура! — разъяренно накинулась на него Ирен.

— Кто мог это сделать? Кто? — не слушая жены, спрашивал самого себя Берендс, бегая по маленькой комнатушке, предназначенной, вероятно, для прислуги, где стол с записывающим устройством и фотоувеличителем занимал добрую ее половину. — Сам Гельм? Или югославские фашисты? Или Губарев? Нет! Но кто?..