Читать книгу "Когда он проснется - Фридрих Незнанский"

В свертке оказалась видеокассета. Забрав ее у Валерия Николаевича Мартемьянова, мы с Турецким и Грязновым поехали в Генпрокуратуру.

– Я член Украинского народного фронта.

Так начиналась эта кассета. Просто голос и белый фон.

– Я имел возможность произвести эту видеозапись при помощи небольшой камеры, встроенной в фуражку. Я не могу больше молчать о темных махинациях руководства моей организации. И лидеров вашего парламента. Я решил передать эту запись вам, Елена Александровна, потому что считаю вас порядочным и честным человеком, хорошо относящимся к Украине и к украинцам. Верю, что вы как надо используете эту запись.

– Знакомый голос, – задумчиво проговорил Турецкий, – ну конечно! Это Богдан Мысько! Теперь понятно, почему он помог Оле Мартемьяновой бежать.

На экране появились полосы, затем они сменились изображением. Картинка дергалась из стороны в сторону так, как будто камеру внезапно перемещали.

– Ясно. Камера в фуражке. Это та кассета, о которой мне говорил Вересов, – сказал Турецкий.

На экране появился интерьер дома батьки Михася. За небольшим столиком сидел он и… Анатолий Хрыжановский. Звучала тихая музыка. Поодаль две девушки исполняли стриптиз. Камера снова дернулась, двинулась в глубь комнаты, потом вернулась к сидящим. Затем точка обзора опустилась вниз. Теперь на экране были видны только руки сидящих. Зато отчетливо стал слышен разговор.

– Это не та кассета, – проговорил Турецкий, – Вересов явно обманывал меня.

Михась и Хрыжановский обсуждали финансовые дела, вопросы прикрытия бизнеса, долю Хрыжановского. Сомнений не было – председатель фракции «Виват, Россия!», пользуясь своим положением, занимался прикрытием бизнеса Михася. И имел большую долю.

– Да, это явно не та кассета, – говорил Турецкий, – теперь все становится на свои места.

Кассета кончилась. Турецкий взъерошил волосы и повернулся ко мне:

– Я сейчас схожу за Костей. Мне кажется, вырисовывается очень интересный сюжетец…

Через несколько минут в кабинет Турецкого вошел Меркулов. Он молча просмотрел кассету, потом сам вытащил ее из видеомагнитофона и спрятал в карман.

– Значит, так, ребята, – сказал он, – о существовании этой кассеты знаем только мы четверо.

– И Богдан Мысько.

– Сегодня утром Богдан Мысько покончил с собой в камере, – сказал Грязнов, – перегрыз вены на руках. Все собирался сказать вам…

– Жаль… – протянул Турецкий, – думаю, он мог нам многое рассказать.

– Может быть, еще и Вересов знает? – предположил я.

– Даже если он и знает, то будет помалкивать до скончания века, – уверенно сказал Турецкий.

– Короче говоря, – продолжил Меркулов, – о том, что у нас есть эта кассета, не должен знать больше никто. Представляете, что поднимется, если мы обнародуем хотя бы маленький кусочек из этой записи? Да еще в преддверии выборов? Такого скандала свет не видывал. Хрыжановского поддерживают очень многие влиятельные люди. И я даже не могу представить, что будет, если вдруг все узнают, что он занимается элементарной переправкой девочек из-за границы. Ну, конечно, не сам, не лично, но все-таки. Деньги-то шли ему. А значит, и в казну партии. Так что давайте-ка помалкивать до поры до времени. А то у нас государство и так на соплях держится, а тут такое потрясение. При определенном стечении обстоятельств эта кассета может вызвать ни много ни мало гражданскую войну.

– Что ты предлагаешь? – возмутился Слава. – Во всех газетах пишут о том, что Хрыжановский – наиболее вероятный кандидат в президенты. А значит, люди как бараны будут голосовать за него, а мы, зная о том, что он бандит с большой дороги, станем молчать в варежку?

– Ну нет, конечно, – ответил Меркулов, – я сказал «до поры до времени». Тут с кондачка не решишь, тут расчет нужен. Ты же знаешь, как у нас обстоятельства меняются. Вспомни прошлые выборы. Думаю, Хрыжановский – фигура временная. Поэтому, если будет большой скандал, связанный с ним сейчас, – это только послужит его хозяевам на руку. Придет час, и его заменят. Это политика, ребята. Тут человеку с нормальными моральными установками делать нечего. Поэтому давайте-ка лучше спрячем эту кассету. Повторяю, до поры до времени.

Турецкий во время этого разговора молчал. И только когда Меркулов и Грязнов ушли, он произнес:

– Какой ты там, Юра, коньяк любишь больше всего?

– «Реми Мартен». Но это, Александр Борисович, боюсь, будет большим ударом по вашему кошельку. Меня вполне устроит армянский…

Мы поехали ко мне. По дороге заехали в магазин «Армения» на Тверской и купили пару бутылок коньяку.

…Мы сидели на кухне. Турецкий много курил и по преимуществу молчал.

– Что вы так переживаете, Александр Борисович? – спросил я.

– Да вот, Юра, думаю. Не бросить ли мне эту собачью работу к чертовой матери. Чтобы подальше от всей этой грязи. От подлости. А что – пойду вон, как ты, адвокатом. Буду бабкам квартирные вопросы и жилищное законодательство разъяснять.

– А бандитов кто ловить будет?

Турецкий не нашелся что ответить. Он выпил рюмку, затянулся и затушил сигарету.

– Ладно, хватит сантиментов. Юра, я, честно говоря, падаю с ног. Можно у тебя покемарить?

– Разумеется, Александр Борисович.

Я постелил ему на диване. Турецкий лег и моментально вырубился.

Я знал, что Александр Борисович очень симпатизировал Хрыжановскому. Даже голосовал за него на предыдущих президентских выборах. И я понимал, что эта кассета – большой удар по его политическим воззрениям. Ведь все прочили Хрыжановскому президентское кресло в двухтысячном году.

Думаю, теперь все будет иначе. А может быть, и нет. В любом случае теперь, кто будет следующим Президентом России, решать нам. С Александром Борисовичем Турецким. Когда он проснется…