Читать книгу "Белый Паяц - Виктория Угрюмова"

Но этот воин приказа не выполнил.

И когда огромное мускулистое тело одним прыжком преодолело просторную камеру и ударилось о решетку, когда сверкающие желтые глаза впились в него немигающим взглядом, а жаркая пасть распахнулась в предвкушении свежей крови, Фрагг Монтекассино продолжал улыбаться каким-то своим, потаенным мыслям.

Беоральд Де Вервиль, товарищ детских игр, готовый разделить с тобой и радость, и печаль, шалости и наказания, и тяжелую судьбу гро-вантара; Беоральд Де Вервиль, лучший из лучших, которому прочили в недалеком будущем золотой трон великого магистра; Беоральд Де Вервиль, благородный рыцарь, собственным телом заслонивший друга от последнего, предсмертного, самого отчаянного броска твари Абарбанеля и получивший рану, от которой нет исцеления; Беоральд Де Вервиль, ставший оборотнем в следующее полнолуние, – разве я мог убить тебя?

* * *

Свет полной луны был настолько ярким, что Лорна Дью вышивала, сидя у окна и не зажигая свечи. Она больше не плакала. За семь лет она выплакала все слезы, которые были отмерены богом на ее жизнь, и порой ей казалось, что услышь она о смерти Картахаля, и тогда бы ее глаза остались сухими.

Было время, она бегала к казармам на улице Мертвых Генералов, чтобы проводить отряды, уходящие в предрассветный туман, но теперь Лорна оставалась неподвижной.

Она знала, что ждет ее потом, не хуже иного предсказателя, а человек редко может похвастаться подобным знанием.

Она будет сидеть у окна до самого рассвета, кладя ровные мелкие стежки на белое шелковое поле платка, пока не услышит мерный звук шагов и топот копыт – это войска Де Геррена потянутся из казарм к Фрейзингенским воротам, и Созидатели будут среди них.

Тогда она отложит свое вышивание, встанет на колени, протянет руки к умытому и розовому, едва проснувшемуся солнцу и начнет молиться о том, чтобы все, кто ушел сегодня, вернулись из этого похода. Она знает, что просит о невозможном, но эта по-детски наивная молитва – единственное, что удерживает ее сейчас на земле. Она бы умерла, тихо и так же безмолвно: сердце не в состоянии бесконечно выносить безмерные страдания, – но у нее тоже есть работа. Постоянно напоминать Пантократору о том, что тысячи его детей нуждаются в его милосердии. Кто-то же должен кричать богу в уши о том, что происходит на земле.

А потом наступит еще одно солнечное утро нового, девятьсот девяносто девятого года Третьей эпохи, и она найдет в себе силы подняться, умыться, надеть нарядное платье и отправиться в «Выпивоху» – встречать первых посетителей, принимать заказы, кормить их горячим жарким, смеяться их шуткам и улыбаться комплиментам. Она знала, что у нее хватит сил раздвигать губы в улыбке. Первые несколько дней это будет невыносимо больно делать, но со временем она привыкнет.

А жизнь пойдет своим чередом. Каждый день будет приносить новые известия с полей сражения, и кто-то зайдется в рыданиях, а кто-то возрадуется, чтобы пролить слезы неделю спустя. Она будет ждать. Это тоже ее работа – ждать Картахаля с войны и постоянно напоминать Пантократору о том, что на свете есть человек, которому бесконечно нужен суровый командир Лу Кастель. Кто-то же должен говорить перед богом в его пользу.

Она знает, что он вернется и из этого ада – с помощью Пантократора или без оной. Распахнет двери «Выпивохи», поздоровается и спросит бутылку марьяги – и это значит, что солнце снова будет светить, птицы петь, фрукты обретут сладкий вкус, вода станет утолять жажду, а сердце снова забьется.

Она верит, что все будет именно так.

Иначе все в этом мире не имеет смысла.

* * *

– Красивая луна.

– И очень печальная.

– Ты думаешь о Селестре?

– Я стараюсь не думать о ней, но у меня плохо получается.

– Ты опасаешься за ее судьбу?

– Как иначе? Она – наемница. Странно думать, что столь юная, хрупкая и прелестная барышня – Золотой монгадой Гадрумета. Что она…

– Убивает людей?

– Наверное, и это тоже. А ты о чем думаешь, Лахандан?

– Гляжу на звезды.

– Мне всегда нравилось созвездие Галеона.

– Я тоже люблю смотреть на Шанашайду. Говорят, это путеводная звезда моряков, странников и потерянных душ.

– Скажи, а тебе когда-нибудь снилось, что ты летаешь? Высоко-высоко, как птица, под облаками.

– Да. Снилось.

– Правда, это невероятное ощущение? Ты бы хотел испытать его наяву?

– Очень. С каким бы наслаждением я сейчас расправил крылья и взлетел к самым звездам, туда, к Шанашайде. И не думал о том, что завтра мы уходим на войну.

– Тебе страшно?

– Нет, иначе бы я не пришел в когорту Созидателей. Немного грустно – так будет вернее. Антуриал жаждет крови.

Ульрих вздрогнул, как если бы внезапно налетел порыв морозного ветра. Но нет – тиха и ласкова была ночь.

– Ты так это произнес, словно твой меч – живое существо и в самом деле требует от тебя кровавых жертв.

– Конечно, это не совсем то, что я хотел выразить, но он настолько стар и настолько силен, что от него вполне можно ожидать чего-то в этом духе. Разве ты не чувствуешь, что нечто подобное исходит и от твоих клинков? Кстати, откуда они у тебя – наследство?

– Долгая история, – нехотя ответил Де Корбей. – Давай прибережем ее для какого-нибудь привала.

– Как скажешь, – покладисто кивнул Лахандан. – Ну а ты, дружище Ноэль, о чем молчишь?

– Наверное, ни о чем, – пожал плечами Рагана. – Ночь, тишина, голоса друзей, звезды мерцают – нужно успеть вдоволь напиться этим счастьем, пока оно у нас есть.

Но он кривил душой.

На самом деле Ноэль Рагана непрерывно думал о счастливом билетике, который так торжественно вручил ему упитанный Гауденций.

«У тебя будет шанс не совершить предательство» – вот что было написано в нем.

Хорошо бы, если так. Но, откровенно говоря, он в это не верил.

* * *

Луна осторожно касалась башен, шпилей и куполов холодными голубыми пальцами…

Великий логофет задремал чуть меньше часа назад. Сон его был чуток и неспокоен, и Керберон неподвижно сидел у постели друга и господина, не желая оставлять его одного и боясь пошевелиться, чтобы не потревожить. Он держал на коленях фолиант и даже рассеянно перелистывал плотные страницы, но мысли его унеслись далеко отсюда – из этой комнаты, из этого города, из этого времени.

Сейчас перед ним лежала широкая, синяя в предрассветной дымке дорога, петляющая между зелеными холмами и золотыми лоскутами пшеничных полей. Повозку подбрасывало на ухабах, и тогда колокольчики, украшавшие ее расписные борта, весело звенели.

Ллур лениво и нежно перебирал струны лютни, сделанной из конского черепа, оправленного в серебро, и инструмент отзывался на его прикосновения почти человеческим голосом.