Читать книгу "Гадание при свечах - Анна Берсенева"

Сама не отдавая себе в том отчета, она все-таки надеялась, что старинное гадание подскажет ей что-нибудь, поможет каким-нибудь неожиданным образом. Ведь и милый антиквар советовал довериться голосу старинной вещи. И ведь она уже видела однажды в этом самом зеркале знамение будущей встречи – Женины глаза…

Но как ни вглядывалась Марина в темную глубину зеркала – ничего она не видела там, кроме дрожащих свечных огоньков. Огоньки завораживали, успокаивали, даже усыпляли – но и только.

И, вздохнув, Марина легла спать – усталая, но не избавившаяся от непонятной тревоги.

Она проснулась перед рассветом – в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем. Время, когда ночь переходит в утро, вообще тревожное, тяжелое; это Марина знала. Но то, что происходило с нею сейчас, невозможно было считать обычной предрассветной тревогой. И кошмарного сна она тоже не видела – во всяком случае, не могла вспомнить.

И вдруг она поняла: то, что смутно беспокоило ее весь день и многократно усилилось теперь, ночью, – было одно…

Марина отчетливо, безошибочно почувствовала: что-то происходит с Алексеем – сейчас, в эти мгновения!

Руки у нее дрожали, она едва нащупала выключатель настольной лампы, чтобы одеться при свете. Но вместе с тревогой нарастало в ней что-то другое – то, что позволяет действовать с необъяснимой точностью.

Повинуясь этому безотчетному чувству, она без размышлений понимала, что надо делать в каждую следующую минуту.

Ключи, оставленные вчера Алексеем, так и лежали на столе. Марина взяла их, не глядя, и положила в карман юбки.

Ей ни на секунду не приходило в голову, что она даже не знает, где он живет. Он говорил, у Никитских Ворот. Но и это было сейчас неважно, она могла не знать и этой маленькой подсказки.

В сером предрассветном мраке бежала она по пустынной Спиридоновке – так, словно свет горел в его окне и словно она видела этот свет.

Не было для нее сейчас ничего странного или невозможного. Ему было плохо, так плохо, как никогда – где-то там, без нее. И что значил по сравнению с этим код в единственном подъезде высокого кирпичного дома? Она перебрала какие-то кнопки – и дверь тут же открылась. И разве могло быть иначе?

И кнопку пятого этажа в лифте она тоже нажала, не колеблясь ни секунды, как будто бывала здесь не раз.

И дверь открыла сразу – длинным плоским ключом со множеством зазубрин.

В квартире было темно, как в могиле – так ей сразу показалось, когда она остановилась в прихожей, осторожно притворив за собой входную дверь. Даже ощущение верха и низа путалось в этой безысходной темноте, и Марина невольно схватилась за дверную ручку.

Но тут же она заметила тонкую полоску света, едва заметно пробивающуюся где-то в конце коридора, и пошла туда, не обращая больше внимания ни на тьму, ни на безысходность.

Она толкнула дверь, вошла в комнату – и сразу увидела Алексея, лежащего на широкой кровати у занавешенного окна. Торшер горел рядом с кроватью, освещая его лицо зеленоватым, пугающим светом. Глаза его были закрыты, и черты лица как-то странно заострены.

– Алеша, – позвала Марина, быстро подойдя к кровати и наклоняясь над ним. – Что с тобой?

Он открыл глаза, и она увидела, что они до краев налиты болью и каким-то особенным, угнетенным страхом – тем самым, который она чувствовала, когда смотрела на его склоненную голову в казино. Но только теперь, когда ей не мешал ни игорный шум, ни собственная обида, Марина вдруг поняла, что же это с ним…

Вообще-то это было просто, она догадалась бы об этом при первом же внимательном взгляде на любого пациента в кардиологии. Просто она никогда не смотрела на Алексея как на любого пациента, потому и не сразу смогла понять…

– Какая же я дура, боже мой! – прошептала она, садясь рядом с ним на кровать. – Алеша, очень тебе плохо? Давно?

Она увидела, как улыбка трогает уголки его совершенно белых губ, не прогоняя угнетенности и боли.

– Милая моя медсестричка… – тихо сказал он. – Заботливая медсестричка – несмотря ни на что…

Но Марина не обращала внимания на слова. Какая разница, что он говорит, чтобы скрыть от нее то, что с ним происходит! Он и прежде волнение свое вот так же прятал, надменно приподнимая брови…

Она десятки раз видела этот предынфарктный страх в глазах больных. Один из них – как его звали, кажется, Степан Прокофьевич? – даже рассказывал ей о своих ощущениях. Говорил: жизнь вдруг беспросветной показалась, хоть в петлю, почему – непонятно, а выходит, значит, инфаркт подступил.

Об этом страхе было написано в любом учебнике, о нем еще отец говорил ей когда-то – и она не разглядела его, не почувствовала именно теперь, когда он настиг Алексея! Потому что была занята собой, своими переживаниями и потрясениями…

– Это все сейчас пройдет, Алеша, вот увидишь, – сказала Марина, кладя руку ему на лоб и незаметно отирая холодную испарину. – Еще прежде пройдет, чем врач приедет, правда!

Оно должно было пройти прежде, иначе приезд врача был бы уже ненужен. Марина хотела встать, поискать телефон, чтобы вызвать «Скорую». И вдруг почувствовала: отойди она сейчас на минуту да только отними руку – и все. Все будет бессмысленно.

Ее собственная тревога совершенно исчезла, сменившись совсем другим чувством. Марине показалось, что все у нее внутри открывается, обнажается, как рана.

– Ты полежи, Алеша, полежи спокойно, вот как сейчас лежишь, – медленно, словно боясь отпустить его, произнесла она. – Нет, совсем не двигайся, нисколько! – добавила она, почувствовав, что плечо его вздрогнуло.

– Не уходи, – попросил он – едва слышно из-за того, что губы его онемели.

– Не уйду, конечно, не уйду, ну что ты!

Марина сбросила туфли и легла рядом с Алексеем, положив руку поперек его груди и всем телом прильнув к нему. Она чувствовала все, что с ним происходит, так ясно, как если бы это происходило с нею. И ей хотелось, чтобы это происходило с нею – чтобы вся эта боль, весь этот страх, как это уже было однажды, перелились в нее. И как можно скорее, потому что силы его были на пределе – да их уже и не было, сил…

Она слышала, как прерывисто, неровно бьется его сердце под ее рукой. Потом оно едва не затихло совсем, словно прислушиваясь к биению ее пульса. Потом – медленно, как будто преодолевая страшное сопротивление! – начало биться в такт токам крови в ее теле, в ее руке.

Марина не знала, сколько это длилось: неровное биенье, почти остановка, успокоение… Сначала она расслышала, что дыхание его стало ровнее, легче, но еще боялась поверить в это, боялась голову поднять, рукой шевельнуть – чтобы не прервать ту связь, которая так мгновенно установилась между ними.

И только потом, когда она почувствовала, как медленно, словно нехотя, отпускает его неодолимый предсмертный страх, она приподнялась на локте, заглянула ему в лицо.