Читать книгу "Мальчик с голубыми глазами - Джоанн Харрис"

Бетан смотрела на меня в упор, и глаза у нее были цвета убийства.

— Ты пойми, это же совершенно бессмысленно, — наконец отозвалась она. — Тебе никогда не удастся заставить меня поверить твоим словам. Найджелу деньги были безразличны.

— Правда? Как романтично! Однако, судя по тем кредитным картам, на которые я наткнулся, когда разгребал мусор в его жилище, к моменту гибели он был в жутких долгах. На общую сумму около десяти тысяч фунтов — наверное, в такой ситуации нелегко сводить концы с концами. И вполне возможно, он просто потерял терпение. Или даже пришел в отчаяние. А доктор Пикок был стар и болен, но смертельной его болезнь назвать было нельзя. Он запросто мог бы прожить еще лет десять…

Теперь Бетан побледнела как смерть, но упрямо настаивала на своем.

— Найджел не убивал доктора Пикока! Скорее ты сам это сделал. А Найджел на такое никогда бы не пошел…

Голос у нее дрожал, и мне, если честно, очень неприятно было так ее мучить, однако ей пора было обо всем узнать. И все понять.

— Почему ты так уверена, Бетан? Почему он не пошел бы на это? Он ведь уже совершал подобное.

Она покачала головой.

— Нет. Тогда все было иначе.

— Это он тебе сказал?

— Конечно же, все было иначе!

Я усмехнулся. А она вдруг вскочила так резко, что стул с грохотом отлетел в сторону, и выкрикнула:

— Да какое, бога ради, это теперь имеет значение? Все произошло так давно! И мне совершенно непонятно, зачем ты постоянно копаешься в прошлом и вытаскиваешь наружу всякие подробности! Найджел мертв! Все кончено! Неужели ты не можешь просто взять и оставить меня в покое?

А я вдруг подумал: до чего странно трогательным кажется ее отчаяние. И до чего сейчас прекрасно ее бледное лицо. Пирсинг с маленьким изумрудом, торчавший у нее в брови, подмигивал мне, точно третий глаз. И вдруг мне больше всего на свете захотелось, чтобы она просто обняла меня, просто утешила, просто произнесла те лживые слова, которые каждый втайне надеется услышать.

Но я был обязан завершить начатое. Я был вынужден продолжить, исполнить свой долг перед ней.

— Ничто никогда не кончается, Бетан, — заметил я. — От убийства никуда не уйдешь. Особенно если убил своего родственника… И кстати, вспомни: Бенджамину ведь было всего шестнадцать…

Она глянула на меня с ненавистью, и теперь я впервые почти поверил, что она действительно способна сделать то, в результате чего два сына Глории Уинтер оказались навсегда стерты из жизни.

— Найджел был прав, — наконец произнесла она. — Ты изрядная сволочь, Брендан.

— Обижаешь, Альбертина.

Она лишь пожала плечами.

— Ты несправедлива, — добавил я. — Это ведь Найджел убил Бенджамина. И мне еще повезло, что и я заодно не попался ему под руку. Если бы все повернулось иначе, на месте Бена мог бы оказаться я.

Часть пятая Зеркала

1

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Время: 23.40, вторник, 19 февраля

Статус: ограниченный

Настроение: усталое

Музыка: Cyndi Lauper, True Colours

Хорошо. Можешь теперь называть меня Бренданом. Тебе это доставляет удовольствие? Теперь тебе кажется, что ты знаешь меня? Мы сами выбираем себе имена и личины, как выбираем ту жизнь, которую потом проживаем. И я, Альбертина, вынужден этому верить. Альтернатива — мнение о том, что судьба дается нам с рождения или даже раньше, в утробе, — слишком отвратительна, чтобы я принял ее.

Я как-то слышал, что семьдесят процентов всех комплиментов, в среднем полученных человеком в течение жизни, относятся к периоду его раннего детства, то есть к возрасту до пяти лет. В пять лет еще можно почти все: неаккуратно, но с аппетитом есть, набивая полный рот, кое-как одеваться, рисовать карандашами где попало; все это вполне может заслужить самые щедрые похвалы. Но вскоре этому приходит конец. Для меня, во всяком случае, все кончилось с рождением младшего брата — того, что носил синее, то есть Бенджамина.

Клэр, обожающая поболтать на темы психоанализа, порой упоминает о том, что, по ее словам, называется «обратный эффект ореола»; согласно этой теории, за каждым из нас закрепляются определенные «цвета злодейства», причем порой на основании одного-единственного поступка или недостатка: например, взял человек да и проглотил невольно, еще в животе матери, своего брата-близнеца или набрал полное ведерко всяких морских тварей, а потом оставил их умирать на палящем солнце. Когда родился Бен, мой ореол как бы перевернулся; с тех пор Голубоглазый был лишен всех прошлых привилегий.

Я предчувствовал неприятности. В три года я уже вполне понимал, что от верещащего голубого свертка, который мать принесла домой, ничего, кроме бед и несчастий, ждать не приходится. Сначала у нее возникло желание присвоить особый цвет каждому из сыновей. С этого-то все и началось, как я понял впоследствии, хотя сама она тогда, видимо, этого не осознавала. Но именно так я превратился в Брендана Брауна,[44]скучного и неприметного, ни рыба ни мясо; с одной стороны меня затмевал Черный Найджел, а с другой — Синий Бенджамин. Теперь меня попросту не замечали — до тех пор, пока я не совершал какого-нибудь проступка, и тогда на свет моментально извлекался кусок электрического провода. И никто не считал меня не только особенным, но и вообще достойным хоть какого-то внимания.

Тем не менее я сумел переломить подобное к себе отношение. Я вернул свой ореол — в глазах матери, по крайней мере. Что же касается тебя, Альбертина, — или теперь я должен называть тебя Бетан? — то ты всегда замечала больше других. И всегда меня понимала. И ни капельки не сомневалась, что я тоже в своем роде особенный и замечательный, и догадывалась, что под моей чувствительностью скрывается сердце будущего убийцы. Но все же…

Все знают: это не моя вина. Я никогда и пальцем его не тронул. А там меня и вовсе не было. В тот момент я следил за Эмили. Да, я постоянно следил за ней, таскался за ней в Особняк и обратно, вместе с ней ощущал приветственное объятие доктора Пикока, вместе с ней взлетал на качелях, вместе с ней держался за руку ее матери, слушая, как та повторяет: «Отлично, дорогая…»

Мой брат никогда ничего подобного не делал. Возможно, ему это было не нужно. Бен был слишком занят и слишком жалел себя, чтобы заинтересоваться Эмили. А вот мне она была далеко не безразлична; я фотографировал ее из-за живой изгороди, как бы разделяя с ней фрагменты ее странной маленькой жизни.

Возможно, именно поэтому я тогда и полюбил ее, полюбил за то, что она украла жизнь Бенджамина, как в свое время он украл мою жизнь. Украл любовь матери, мой талант, мою фортуну. Все перешло к Бену, словно когда-то мне это просто передали на хранение до тех пор, пока не появится другой, получше.