Читать книгу "Желание - Дж. Р. Уорд"

Боже… Исаак.

Если внизу, на кухне, у кофеварки, она расслышала его правильно… то он сказал, что любит ее.

Да ладно… конечно она все верно услышала. А его изумительные глаза подтвердили то, что пытались понять ее уши.

Однако было множество «но», который хотел выложить ее внутренний юрист. Дело в том, что женщину под личиной адвоката не волновали возражения разума: она чувствовала что-то столь же сильное.

Как и следовало ожидать, логика велела ей не доверять эмоциям ни в одном из случаев, указывая, что чувства — порождение ситуации, драмы, напряжения, секса… Боже, секса. Но у сердца было иное мнение. Она чувствовала, что искра пробежала в тот миг, как она взглянула на него, а решение Исаака выйти на свет и сдать его испорченного, опасного босса… ну, оно было лучше всех невероятных оргазмов.

Оно заставило Гри уважать Исаака.

Выудив один из черных костюмов в тонкую полоску, Гри на миг представила, как в конце они окажутся вместе на каком-нибудь отдаленном, безопасном острове, где их бы занимал лишь выбор блюд на обед и ужин. Мечта в духе «Острова Гиллигана»[121]с тропическими «невозможностями» стала приятным отвлечением, но Гри не обманывала себя. Исаак собирался исчезнуть. Правительство позаботится о нем и спрячет до слушаний в конгрессе или до окончания судебных процедур. И если его не посадят в тюрьму США за злодеяния, то могут выслать в какой-нибудь зарубежный ад.

Поэтому он сказал те слова. Это было его прощанием.

— Вау.

Гри резко развернулась, костюм в руках описал круг вокруг ее тела, прежде чем вновь повиснуть… будто на мгновение он забыл свои возможности, все силы направил на возвращение спокойствия.

И она отлично понимала, как чувствовала себя эта чертова тряпка.

Исаак выругался.

— Прости, мне на самом деле нужно научиться стучать.

Гри немного расслабилась.

— Я просто очень нервная.

Выгнув бровь, он оценил взглядом горку посреди кремового ковра.

— У тебя много одежды.

— Наверное, чересчур много. Нужно отдать кое-что «Доброй Воле».

Исаак подошел ближе и поднял одно из ее платьев. Оно было черным и длинным, как и все ее платья — Гри не была любительницей блесток и ярких расцветок.

— Куда его повесить?

— Эм… — Была лишь одна секция, подходящая по высоте для одежды во весь рост. И значит, она свалила их в кучу, чтобы просто повесить обратно. — Туда. В угол, пожалуйста.

Он понес вечернее платье и повесил туда, где оно было раньше. Потом он взял следующее, расправляя подплечники. Прежде чем повесить его на место, Исаак наклонился и уткнулся носом в ворот платья, чем сильно удивил Гри.

— Ткань пахнет твоими духами, — пробормотал он прежде, чем повесить его на латунную перекладину.

Это послало по всему телу дрожь… в хорошем смысле. К несчастью, приятное покалывание было подавлено всеми проблемами, нависшими над ними.

— Они дали о себе… знать?

— Нет.

— Что ты будешь делать, если они не выйдут на связь?

— Они выйдут.

Больше он ничего не сказал, просто поднял платье из тафты с бархатным лифом и широким поясом из тартана.

— Рождественское платье?

— Да.

— Оно красивое.

— Спасибо. Исаак? — Когда он поднял взгляд, Гри сказала, — Я…

Он оборвал ее.

— Что это за звук?

Костюм выпал из ее рук, когда она услышала тихое пиканье, и Гри в спешке выудила из кармана пульт от сигнализации. Конечно же, мигал красный сигнал.

— Кто-то в доме.

Она выключила звук и бросилась к телефону у кровати, но Исаак поймал ее за руку.

— Нет. Никакой полиции. Мы уже втянули достаточно невинных в это дело.

Он достал пистолет и трубку размером с ее кулак. Прикрутив глушитель на конец дула, он окинул комнату взглядом, а потом устремился к зарешеченному туннелю, где располагался центр управления сигнализацией.

Держа оружие в руке, он снял металлическую крышку.

— Залезай сюда. И не выходи, пока я не…

— Я могу помочь…

Выражение его лица заставило Гри отступить назад: взгляд Исаака был холодным и совершенно чужим… будто она смотрела на покрывшееся льдом стекло… без надежды увидеть что-то за ним.

— Полезай туда. Сейчас же.

Ее взгляд метнулся к оружию, а потом вернулся к его жесткому, неумолимому лицу. Было сложно сказать, что пугало больше: мысль, что кто-то проник в ее дом, или незнакомец, стоящий перед ней. А потом до нее дошло…

— О, Боже. Мой отец!

— Я займусь им. Но я не могу действовать в полную силу, беспокоясь за твою жизнь. — Он указал оружием на черную дыру, которую открыл ранее. — Иди, сейчас.

Доверившись ему, Гри скрылась с глаз, присев и дыша воздухом, пахнувшим плесенью, пока Исаак устанавливал решетку на место. Последовал сдвиг, щелчок, снова сдвиг и щелчок, когда панель прикрепили к стене, а потом сквозь перекладины Гри наблюдала, как он убегает, тихо, словно тень.

Она посмотрела на часы. Прислушалась.

Ужас проник в тесное пространство ее укрытия, занимая больше места, чем сама Гри, увеличивая образ того незнакомого Исаака, пока перед глазами не встал лишь он один.

Тишина.

И тишина.

Которую быстро наполнила пронзительная паранойя в ее голове.

О, Боже… что, если все это ловушка? Что, если Исаака послали с одной целью — выманить ее отца, узнать, как далеко он зайдет в желании раскрыть подразделение?

Но ведь именно она предложила эту затею.

Или же Исаак хотел, чтобы она поверила в это?

В его досье было отмечено, что ему нужен моральный императив… или это ложь? Что делало его искусным шпионом. Что, если все это — часть игры, чтобы заставить отца выйти на свет с собранными материалами… перед тем, как убить его?

Но Исаак загнал ее сюда, чтобы защитить.

Но она совсем не узнала его, когда он…

Милостивый Боже, сигнализатор «Life Alert»… на нем не горела лампочка, ведь так? Когда он покачал им перед ее лицом, на кухне этим утром, лампочка, которую она видела раньше, не горела. Что это значило? И если вдуматься, то временной промежуток показался ей странным… между моментом, когда Исаак предположительно выдал свое местонахождение и настоящим временем.

Ей нужно выбраться отсюда. Позвать на помощь.

Развернувшись, Гри обхватила упакованные части нервного узла сигнализации. Потайная лестница, спускавшаяся посреди дома, была частью первоначальной планировки и построена благодаря английской подозрительности и недоверию, имевших место в 1810 году, спустя тридцать лет после Революции.