Читать книгу "Свобода выбора - Анатолий Дубровный"

Парни одновременно посмотрели друг на друга – у обоих под глазами красовались большие синяки, но если один только наливался, так был поставлен недавно, то второй уже начал закрывать глаз. На боль от ударов, явившихся причиной возникновения этих украшений, в горячке драки (хотя это была не драка, а избиение) сразу внимания не обратили, а вот сейчас она начала чувствоваться, да и не только там, где росли синяки, болели бока, грудь и руки. Парни, не сговариваясь, развернулись и поплыли в сторону противоположного берега. Тоша, проводив взглядом удаляющихся здоровяков, неловко загребающих руками (последствия от ударов девушки начали проявляться в полной мере), досадливо сказала:

– Всю рыбу распугали! А она только ловиться начала!

– Тоша, а почему синяки и почему их два? – с шумным вдохом спросил Антон, до этого почти не дышавший. Девушка стала подробно объяснять:

– Синяк – лучшее напоминание о том, что что-то сделано неправильно, настолько неправильно, что не будет оставлено без последствий. Чем больше синяк, тем убедительнее аргумент и длительнее память о том, чего делать никак нельзя. Ну, люди имеют свойство забывать и повторять свои ошибки, поэтому память о недопустимости таких действий должна как можно дольше сохраняться, а где разместить такое напоминание? Правильно, на самом видном месте!

– А почему два? Чтоб лучше запоминалось? – поинтересовался Антон, уважительно покивав, настолько его впечатлили объяснения Тоши. Девушка, хитро глянув на мальчика, продолжила объяснять:

– Воспитательное воздействие не должно наносить ущерб самолюбию, а это обязательно произойдет, если синяк будет один. Один синяк сильно перекашивает лицо, ну, куда податься с перекошенной рожей? А вот когда синяка два и они дополняют друг друга – это красиво! Я бы даже сказала – эстетично!

– Да ну тебя! Шутишь, да?

– Шучу, Антон, шучу, – улыбнулась Тоша и добавила: – Но два синяка они все получили заслуженно! Рыбалку они нам испортили-то! Всю рыбу распугали своим барахтаньем в реке.

– В реку-то ты их забросила, – тоже улыбнулся Антон и предложил: – А пошли к мосту, я там знаю такое место!.. Там всегда клюёт!

– А что ж ты раньше туда не повёл? – спросила Тоша и, мотнув головой в ту сторону, откуда пришли Федул и его дворовые. Глядя на смутившегося паренька, поинтересовалась: – Боялся? Надо было сразу сказать, хотя… Они бы нам и том месте рыбалку испортили, ладно, пошли.

На новом месте был хороший клёв, Тоша с Антоном наловили много рыбы. Вернулись они задолго до обеда, и Глуша, как Тоша и обещала, приготовила из рыбы несколько блюд: уху и рыбу, жареную несколькими способами. О приключении на речке Тоша ничего не рассказывала, но последствия произошедшего не заставили себя долго ждать. Во двор въехал большой открытый экипаж, запряжённый тройкой лошадей. Там сидел какой-то важный господин и ещё кто-то, старавшийся скрыться в тени полуоткинутого верха экипажа. На запятках этой полукареты стояло два человека в ливреях. Сидящий в экипаже господин из него не вышел и даже не привстал, чтоб поприветствовать вышедшую из дома Анна Линишну, вслед за которой последовали её дочери, сын и Тоша. В ответ на приветствие хозяйки господин, презрительно оттопырив нижнюю губу, сразу начал предъявлять претензии:

– Я настаиваю, нет, я требую примерного наказания вашего дворового человека, что нанёс оскорбление моему сыну!

– Это кто? – тихо спросила Тоша у Даши, та ответила:

– Наш сосед, Буйносов. Просто помещик, но хочет, чтоб его называли отставным гвардии полковником!

– И кто же такое мог сделать? У меня только Осиф, но он никуда не отлучался, да и как он мог что-либо сделать вашему сыну? Он никак не мог ничего сделать! – всплеснула руками удивлённая Анна Линишна.

– Я говорю о том головорезе, что был с вашим сыном на рыбалке! Он нанёс Федулу моральное и телесное оскорбление, поэтому я требую его примерно наказать! Лучше всего это сделают мои люди! – сказал Буйносов, показывая на спрыгнувших с запяток своего экипажа дюжих молодцев, да и кучер, судя по выражению его лица, был не прочь поучаствовать в показательном наказании. Испуганная Анна Линишна спросила у сына, кто с ним и Тошей ещё был на рыбалке? Ответила Тоша, сообщив, что на рыбалки была только она и Антон, и больше никого, если не считать троих наглецов, собиравшихся испортить ей удовольствие.

– Кто же это был? – испуганно спросила госпожа Ареньва, а Буйносов подался вперёд, ожидая, что эта худенькая девушка начнёт оправдываться и во всём признается. Тоша, широко улыбаясь, показала за спину отставного гвардии полковника:

– А вон тот, скрывающийся в тени, с красивыми фонарями под глазами, видно, ему этого освещения хватает, вот он на свет и не выбирается, а может, боится. Эй, страдалец, ты меня узнаёшь? А свою задницу отцу ты показывал? А то без демонстрации этого места список обид будет неполным.

– Что!? – взвился Буйносов старший, а Тоша подлила масла в огонь:

– Что ж ты скрываешь от отца такую важную улику, сними штаны и покажи. Всем покажи, может, кто и посочувствует.

Антон заулыбался, а его сёстры захихикали, видно, парень не удержался и рассказал им о приключении на рыбалке. А Федул из глубины кареты взвизгнул:

– Это он! Разбойник! Это он меня!..

– Извините, молодой человек, я девушка, а не разбойник. Так что вы должны гордиться, что вас выпорола девушка, надо сказать – за дело.

– Это он… она меня оскорбила, унизила! – всё также визгливо закричал Федул, высунувшийся из тени создаваемой верхом экипажа, при этом стали видны большие синяки под глазами, этим он вызвал уже откровенное хихиканье сестёр-близняшек Ареньевых и Антона. Тоша ехидно заметила:

– Как говорят в Черноморске – картина маслом, шикарная красота! Просто произведение искусства – симметрия соблюдена, расцветка – ну просто радуга, но всё же фиолетовый преобладает. Это, несомненно, свидетельствует о мрачности характера обладателя этих замечательных украшений. Молодой человек, я вам сочувствую, с таким характером вас ещё не раз высекут!

– Я… она… а-а-а!.. – Федул уже не говорил, только кричал, в том, что перед ним была девушка, сомнений уже не вызывало, но тем обидней было сделанное ею на берегу и сказанное сейчас. Тоша была одета в простенький сарафан, такой, какой носят небогатые селянки. Старший Буйносов это и видел – перед ним стояла обычная девка, оскорбившая его сына у реки и продолжавшая нагло издеваться над бедным мальчиком, недаром же он так обижено кричал! Выдержать этого отставной полковник не мог, всё его естество требовало наказать эту нахалку! Немедленно наказать! Буйносов выхватил из рук кучера бич и, широко размахнувшись, ударил.

– Долго замахивался, да и бил так, словно в руках не бич, а мухобойка.

Голос девушки был спокоен, а ещё, что было обиднее всего, в нём звучали насмешливые нотки. Буйносов слушал эти ехидные замечания, лёжа у своей повозки и уткнувшись лицом в пыль. Тоша перехватила опускающуюся плеть и сделала рукой какое-то волнообразное движение, эта волна пробежала по всей длине бича. Волна закончилась у рукоятки, рука Буйносова старшего оказалась в ременной петле, этой петлёй Тоша выдернула отставного полковника из повозки, и тот растянулся на земле.