Читать книгу "Иду на грозу - Даниил Гранин"

— Не стоит, Сереженька, не надо, — услыхал он ее голос. — Это пройдет. Может, так лучше? Чинить такие, вещи нельзя. — Она успокаивала его как ребенка, который не знает еще настоящей боли и настоящей беды.

Вниз по кривой уличке они спустились к гостинице. Палка его скрипела в песке. Они шли и смотрели на кусок моря между домами. Там что-то гасло и загоралось, словно кто-то недовольно стирал одни краски и наносил другие, подбирая цвета. И вдруг все остановилось, и рядом с мысом, между полоской облачка и горизонтом, протиснулся пунцовый глазок, осмотрелся и, осмелев, стал вылезать, разгребая остатки сумерек широкими алыми лопастями.

— Ладно, — сказал Крылов, — я думал, что ты все поймешь. Где-то ведь должен быть человек, который все поймет.

— Жаль, что это случилось сейчас, когда тебе и без того трудно, — сказала Наташа. Было совсем светло, и он увидел ее лицо, сонное, усталое.

Они подошли к гостинице. Он крепко взял ее за руку.

— Послушай, может, это все глупости? — сказал он. — Я никуда тебя не отпущу. Поехали со мной.

Она медленно покачала головой и улыбнулась так, что ему захотелось ударить ее.

— Надо было это сделать раньше, — сказала она. — Много раньше.

Крылов разжал руку.

— Всю жизнь я совершал ошибки. Олег сказал, что из-за меня погиб Ричард. Они считают, что вообще все из-за меня. И с Даном я тоже виноват. И то, что было между нами, тоже я загубил. И Олег тоже уходит. Почему я всегда делаю ошибки? Чувствую одно, а делаю другое.

«Что это я несу? — подумал он. — До чего ж мне плохо».

Надо быть мужчиной, не мог же он ударить ее или заплакать. Он должен быть мужчиной, единственное, что остается ему, — это быть мужчиной.

— Странно, — сказала Наташа, — теперь мне помнится только хорошее.

Она зевнула, прикрыв рот ладошкой, и после этого они еще некоторое время стояли у подъезда и уже по-другому говорили о всяких разностях, о ее работе, о его работе, и, между прочим, он сказал что убедит Голицына, докажет и рано или поздно полеты возобновят. А Наташа спросила, опасно ли это, он подумал и сказал, что, конечно, какая-то доля риска остается.

На улице было светло и пусто. В такую рань улицы становятся широкими. Пока не появятся люди и машины. Он шел к автобусу. Ему нужно было торопиться. Ему нужно работать. Комиссия скоро уедет. Работать, находить решение, отвечать на вопросы Голицына, а потом опять работать. Его дело — работать, вкалывать, считать, мерить. Ничего другого у него не получается.

Глава 3

Всеобщее сочувствие к Тулину усилилось, когда стало известно, что Крылов осуждает Тулина, пошел против него. И это Крылов, главный виновник! На его круглой, обожженной солнцем физиономии не отражалось никаких угрызений совести. «А вы посмотрите на Тулина, — ахала Вера Матвеевна, — как он осунулся!» Шутка ли, потерять все и ни за что. Тулин меньше всех виноват и больше всех пострадал, он талант. Он держится благородно, мужественно, и в такую минуту Крылов оставляет его, вот цена дружбы…

Жене казалось, что это говорят и о ней, упрекают и ее. Она была виновата перед Ричардом больше всех, и она еще после этого посмела так обойтись с Тулиным. Она не находила себе оправдания. Она должна извиниться перед ним, она готова была на все, лишь бы он простил ее, нет, этого мало, она обязана помочь ему.

Они шли вдоль реки.

На перекате играла рыба. В зеленоватой вспененной толще воды вспыхивала серебристо-длинная тень, быстрая, как взмах ножа.

— Форель? — спросила Женя.

— Наверное.

— Ее на спиннинг берут? Ты ловил когда-нибудь на спиннинг?

— Нет, я не ловил даже удочкой, — сказал Тулин. — У меня никогда не было времени ловить рыбу, ходить на охоту, играть в городки.

Она обескураженно слушала, как он грустно издевался над собой, беззащитный, усталый, потерянный.

— Тебе надо отдохнуть.

— Полезно также собирать марки, спичечные коробки и значки. А может, лучше вышивать, а? Начинать надо по канве болгарским крестом.

Женя почувствовала себя беспомощной дурочкой.

— Чего ты стараешься? — сказал Тулин.

— Смотри, терновник, — сказала Женя, — вкусные ягоды. Попробуй. А терновый венец это из него делали?

— Чего ты стараешься?

— Не могу я тебя видеть вот таким.

Наклонив голову, он оглядел ее.

— Зато тебе все идет на пользу.

Она густо покраснела.

— Ты не можешь меня обидеть. Я сама…

— Ну конечно, на таких, как я, сердиться не стоит.

— Сядем, — сказала Женя. — Я отвыкла ходить на каблуках.

Они присели на мягкий трухлявый ствол когда-то упавшего вяза. Женя скинула туфли.

Тулин смотрел, как ее маленькие босые ступни боязливо опустились в траву. Крепкие, загорелые икры были по-ребячьи исцарапаны.

— Между прочим… — он усмехнулся такому началу. — Так вот, дорогая моя, учти, что на комиссии я заявил, что никаких чувств я к тебе не испытываю, и ты тоже, и ничего у нас не было.

Он не спускал с нее глаз, и она попробовала улыбнуться.

— Ну и что ж из этого?

— Придется нам последовать моей версии. Благоразумие, в том оно и заключается, чтобы вовремя отречься.

— Плевать мне на них! — сказала она. — Я сама себе хозяйка.

— А общественное мнение? А основы и принципы? Что о тебе скажут?

— Э! Что за человек, о котором не говорят.

Тулин нагнулся, сорвал ту травинку, которая касалась ее ноги, и надкусил.

— Хватит прикидываться, — сказал он. — Я вполне заработал, чтобы ты меня назвала подлецом. И вообще сейчас уже тебе нет смысла связываться со мной.

— Как тебе не стыдно! — Голос ее срывался. — Не надо. Не накручивай на себя.

Травинка была горькая, горечь заполняла рот. Он сморщился и сплюнул. Обнял Женю. Губы ее открылись, и яркая белизна зубов осветила лицо.

Он внимательно и долго разглядывал ее.

— А ты славная, — он осторожно поцеловал ее в щеку. — Ну, ладно! — Он поцеловал ее в губы. — Прости меня, пожалуйста.

Коричневая глубина ее глаз светлела и светлела, но смотрела она куда-то далеко, в сторону, с жалостью, неприятно знакомой. И вдруг он вспомнил, что точно такое выражение у нее было на пляже, когда они говорили о Ричарде.

Он отпустил ее.

— Ты о чем сейчас думаешь?

Она посмотрела на него задумчиво, словно возвращаясь.

— Не надо.

— Нет, надо, — ожесточенно сказал он. — Ты думала о нем. Мы оба думаем о нем. Ты смотришь на меня и сразу вспоминаешь его. — Он встал, руки его сжались в кулаки.