Читать книгу "Жертвоприношение - Грэхем Мастертон"

– Дэвид, слышите меня? Бегите! – выкрикнул Миллер.

– Ты же не останешься здесь? – испуганно спросил Дэнни.

– Я ненадолго. Всего на пару минут. А теперь беги!

Дэнни быстро чмокнул меня в щеку и убежал через кладбище в сернистую мглу. В этот момент Бурый Дженкин кинулся на меня. Его плащ все еще дымился, он размахивал когтистыми лапами и что-то истерично тараторил.

– Урод, я разорву тебя на куски!

Я увернулся, пригнулся и со всей силы ударил его ногой. Он заверещал, и с него посыпался град вшей. Я снова двинул его ногой. Ощущение было отвратительное, будто пинаешь дохлую курицу, завернутую в одеяло. Бурый Дженкин вновь заверещал, но на этот раз сумел добраться до моей ноги. Разорвал мне штанину и резанул икру, нанеся глубокий шестидюймовый порез.

Я потерял равновесия и упал назад, уверенный, что он убьет меня. Внезапно я вспомнил о Деннисе Пикеринге, и внутри у меня все съежилось от страха. Я не знал, драться или нет. Вся моя нервная система была словно парализована.

– Bueno, bueno, now I cut out your chitterlings, ja?[81] – захихикал Бурый Дженкин, медленно приближаясь. Он прищурил свои желтые глаза и пощелкивал когтями, словно какими-то жуткими кастаньетами.

21. Ритуал рождения и ритуал смерти

Но тут сквозь гром, грохот и стук костей, сквозь шипение мяса и хихиканье Мазуревича я услышал сильный, властный голос:

– Дженкин! Остановись! Приведи его ко мне!

Бурый Дженкин зарычал и полоснул меня еще раз, от злости. Но ему, казалось, ничего не оставалось, кроме как отвести меня к алтарю, где в своей длинной белой простыне стоял молодой мистер Биллингс.

С момента нашей последней встречи молодой мистер Биллингс сильно изменился. Волосы у него были совершенно белыми, лицо испещрено чернильными разводами морщин и несло печать измождения и моральной деградации. Он был похож на человека, отдавшего все – тело и душу.

Он как-то странно улыбнулся мне и протянул руку, словно ожидая, что я ее пожму.

– Значит, вы не послушали тогда моего совета и остались? – спросил он. Голос у него звучал более хрипло, хотя не утратил ни капли властности. – Я знал, что вы ни за что не уедете. И теперь вы здесь. Там, где я вас ждал.

Он постучал себя пальцем по лбу.

– Психология… всегда была моей сильной стороной. Я ждал вас здесь, и вот вы пришли.

– Откуда вы знали, что я собирался остаться?

– Это было очевидно, – сказал Биллингс. – Вы были влюблены в Лиз, не так ли? А влюбленные никогда не слушают советов. Так или иначе, вы здесь. Вы должны были остаться. По крайней мере до тех пор, пока Лиз трижды не забеременеет, чего она и хотела. К сожалению, ее потомство не выжило. 1992 год не годился для этого. Воздух тогда еще был пригоден для дыхания. Но после ее смерти ведьмовская сущность покинула ее, спрятавшись в стенах Фортифут-хауса. И наконец нашла нового носителя. Очаровательную даму – агента по недвижимости. Так процесс продолжался до сегодняшнего дня, когда мы полностью подготовились к последнему великому Обновлению.

Он взял меня за руку и потянул к матрасам, на которых возлежала непомерно раздутая женщина. Ее крошечное лицо безучастно уставилось на меня. Жир стекал с подбородка в расщелину между грудями.

– Позволь представить тебе Ванессу Чарльз, – улыбнулся Биллингс. – Старая дева из Вентнора. И первая в истории человечества ведьма, дошедшая до последних сроков беременности. Вот почему ей нужно столько детей! Молодая плоть необходима для укрепления ее потомства! Только в 2049-м никто уже не может иметь детей. Их тут нет. Поэтому нам приходилось возвращаться в Фортифут-хаус и приводить их из прошлого.

Женщина открыла и закрыла рот, потом внезапно прохрипела:

– Привет, дружок. Я знала, что в конце концов доберусь до тебя. Детка.

– Кезия, – прошептал я.

– О да, дружок. А еще Лиз. Все они. А теперь очаровательная Ванесса. Как насчет последнего поцелуя, дружок?

Она издала тоненький шипящий звук, который, видимо, означал смех. Потом внезапно замолчала. Ее гигантский живот сотряс двойной толчок, и интерьер часовни озарила молния.

– Уже скоро! – радостно воскликнул Биллингс. Но тут он с подозрением посмотрел на меня и нахмурился: – Вы же понимаете, что у меня не было выбора?

– Что вы имеете в виду? – глухо спросил я.

Я не мог отвести взгляда от вздымающегося живота Ванессы. Не мог не думать о том, что было причиной столь мощных встрясок. Не хотел бы находиться здесь, когда на свет появится то, что скрывалось в утробе.

– Что я имею в виду? Что я имею в виду? Думаете, я хотел убивать всех этих невинных детишек? У меня попросили двенадцать детей, и все. И я дал им двенадцать. Я уже говорил вам, почему. Говорил вам, что не хотел давать больше. Я очень сожалею! Я пытался остановить их, пытался! Вот почему я просил вас покинуть Фортифут-хаус. Чтобы беременность Лиз никогда не завершилась. Чтобы ведьмовская сущность умерла в ней. Все три зачатия должны произойти от одного мужчины. Иначе эмбрионы просто атрофируются и умрут. А следом погибнет и ведьмовская сущность. Вот почему Ванесса – единственная оставшаяся ведьма.

– Если б я знал это… – начал было я.

– Да, да, наверное, я должен был объяснить это более четко. Я пытался, дорогой мой сэр. Я пытался. Но вы поступили по-своему!

Земля задрожала, и с горы костей покатились черепа.

Мазуревич прошептал сквозь свои бинты:

– Ей нужно еще больше еды. Время почти пришло!

Биллингс отступил к алтарю, где стоял до этого.

– Мистер Мазуревич – моя повитуха. Не так ли, мистер Мазуревич? Он всегда был повитухой, когда ведьмам приходилось рожать. Те, кто ничего не знали о Древних, об их былом могуществе, боялись мистера Мазуревича. Они даже не догадывались, чего на самом деле нужно было бояться!

Он положил руку Мазуревичу на плечо и сжал его с любовью и даже с нежностью.

– Мистер Николас Мазуревич – это персонаж, которого люди называют Королем Тьмы. Или Старым Ником. Или Старым Царапалой. Иногда его называют Сатаной.

– Пора, Биллингс! – произнес Мазуревич с еще большим нетерпением. – Ее нужно кормить!

– Тогда идем, – сказал Биллингс и схватил Миллера за ключицу. Я не знаю, на какой нерв он нажал, но Миллер ахнул, беспомощно выпучив глаза. Он не мог ни двигаться, ни говорить.

Мазуревич вернулся к Ванессе с большими дымящимися кусками печени и легких и протолкнул их между ее пухлых губ.

– Да, я должен был выразиться яснее. Столько всего я должен был сделать и не сделал. И все эти дети умерли! Мне ужасно жаль, сэр! Ужасно жаль! Я оплакиваю их!