Читать книгу "Останется при мне - Уоллес Стегнер"

Чарити была в постели, полулежала на подушках и смотрела из-под приспущенных век на Сида, который встал спиной к окнам и положил руки на изножье с балясинами. Тревога и дурные предчувствия придали его лицу обвиняющий вид. А лицо Чарити в безжалостном прямом свете было изжелта-серым.

– Благодарю вас, миссис Нортон, – сказала Чарити с небольшим кивком. На мгновение мне показалось, что сиделка воспротивится тому, что подразумевалось. В ее лице возникло неповиновение, странные маленькие глазки глубже ввинтились в сеть морщинок. Но секунду спустя, не говоря ни слова, она взяла чайный поднос и вышла, пройдя мимо нас. Я увидел, что печенье и крем остались нетронутыми.

– Что случилось? – спросил Сид. – Что-то не так? Новый приступ?

– Ничего не случилось. Я нормально себя чувствую.

Но ее голос был тихим, невыразительным, лишенным обычного звучного оживления. Глаза были почти закрыты – слишком ярко бил свет от окон.

– Тогда зачем ты нас позвала?

– Хочу с вами поговорить.

– Миссис Нортон сказала, ты и так слишком много говоришь.

В ее глазах и голосе вспыхнуло недовольство.

– Сид! Как у тебя язык поворачивается – в присутствии Салли! Поговорить с ней было чудесно, я годами об этом мечтала. Я ни слова не хотела упустить. Миссис Нортон считает, я должна лежать тут, будто кошка на подушке, пока она ходит на цыпочках и задергивает занавески.

– Она думает, что тебе не надо ехать на пикник.

– Я знаю, что она так думает, – сказала Чарити. Ее глаза закрылись полностью. Через несколько секунд вновь открылись. – Об этом-то я и хочу поговорить. Я решила, что она права. Не надо.

Он вдруг стал похож на человека, который бросился всем телом на закрытую дверь и обнаружил, что она бумажная. Понадобилось несколько секунд, чтобы он пришел в себя.

– Что ж, хорошо… – проговорил он смущенно. – Я рад, что ты наконец… – Тут он, похоже, сообразил, что из этого следует. Его глаза расширились. Словно извиняясь, раскаиваясь в неуместной запальчивости, он убрал руки с изножья кровати. – Я думаю, так лучше всего, – сказал он. – Обидно из-за дня рождения, но они… Я попрошу Моу или Лайла взять “мармон”. Туда все погружено. Могут отправляться хоть сейчас.

Она перебила его:

– Нет, я хочу, чтобы ты поехал. И Ларри тоже.

Вот теперь он уставился на нее во все глаза.

– Когда ты в таком состоянии? Полная нелепость.

– Никакая не нелепость, – возразила она. – Я ни в каком таком особенном состоянии. Просто устала. Мне трудно было бы выдержать. Испортила бы всем праздник. Начали бы обо мне заботиться, волноваться и думать, что надо отвезти меня домой. А без меня вы сможете спокойно веселиться.

Он качал головой.

– Сид, ну рассуди сам. Это семейный пикник. Ты там нужен. Кто будет жарить бифштексы? К сожалению, мне придется воздержаться, но это не причина, чтобы все остались ни с чем. И такой погожий день – в самый раз для пикника.

Он упорно мотал головой.

– Они могут сами все устроить. Всего-навсего надо прийти и взять “мармон”.

– Да, и они сразу начнут думать, что я слишком плоха, чтобы ехать, и огорчатся, и примутся здесь околачиваться и проявлять заботу. Мне не нужна никакая забота, мне просто нужно немного покоя. Скажи им только, что Салли и я слегка устали. Мы тут тихо проведем время, будем думать про вас, как вы там играете в прятки, едите бифштексы и поете у костра.

– Костер обойдется без моего пения.

– Нет! – сказала Чарити. Попыталась было сесть прямо, но потеряла равновесие, ее повело вбок, она с трудом, неловко толкаясь, выправилась и продолжила с нажимом, подавшись к нему: – Сид, я хочу, чтобы ты поехал! Ты должен! Дэвид берет гитару, дети захотят жарить зефирчики и петь. Ты должен поехать и остаться допоздна, чтобы рассказывать им про созвездия.

Упрямо, с еле сдерживаемой паникой в глазах, он продолжал мотать головой.

– Какой смысл для нас в пикнике по случаю твоего дня рождения, если тебя там не будет? Мы здесь этот день отпразднуем. Пикником можно пожертвовать. Пусть другие едут туда с детьми.

Устало, осторожно она опустилась обратно на подушки. В глазах, смотревших на него, стояли досада и расстройство.

– Сид, дорогой, ну зачем ты споришь? Если ты хочешь что-то для меня сделать в мой день рождения, отправляйся туда и веди себя как отец семейства. Приготовь бифштексы, как ты один умеешь. Спой им какие-нибудь из твоих чудесных печальных баллад. Заставь Ларри спеть “Кровь на седле”, внуки никогда еще этого не слышали. Сделай это ради меня.

Снова ухватившись за перекладину в ногах кровати, он смотрел на Чарити. Их встречные взгляды длились и длились. Я услышал подле себя, как костыль Салли стукнул о стену, когда она изменила положение.

– Не могу, – произнес Сид напряженным, хриплым шепотом. – И не хочу. Я знаю, что ты задумала.

– Что? Что я задумала?

– Задумала тайком ускользнуть, пока меня не будет.

Я почувствовал, что Салли опять пошевелилась. Наши глаза встретились. Ее движение, сколь слабым оно ни было, уловила и Чарити. Не сводя глаз с Сида, она попросила Салли: “Не уходи. Останься, пожалуйста”. И обратилась к Сиду – в ее голосе слышались и просьба, и безнадежность:

– Милый, и что, если бы я собиралась? Мы же согласились, что когда придет время…

– Я никогда на это не соглашался! Это твой план, а не мой. И как я могу знать, когда время, как ты выражаешься? Ты никогда мне честно не говоришь, какое у тебя самочувствие. Держишь от меня в секрете, как долго ты… Ты решила, что пришло время, и хочешь отправить меня на пикник?

Чувства душили его. Он яростно отвернулся и стоял теперь к ней спиной, окаменевшим лицом к окнам, к голубым силуэтам гор за океанами летнего воздуха.

– А… а… – Чарити заплакала. – Ах, ну что ты! Зачем… – Ее тон смягчился. Так, точно в разумности ее слов не могло быть ни малейших сомнений, она сказала: – Ты и не должен был знать, когда время, не должен был, пока я не уеду. И это еще не конец, мой милый. Еще, вероятно, не день и не два. Ты будешь ко мне приезжать, это всего восемьдесят миль. Что ужасного в том, что я хочу уехать тихо, без лишнего шума, и там спокойно приготовиться?

Он ничего на это не сказал и не повернул головы. Плечи выглядели так, словно он задерживает дыхание. Чарити лежала, откинувшись на подушки, и смотрела на свет, ее бледно-желтые щеки были мокры; вдруг ею овладело раздражение. Лицо потемнело и сделалось неприязненным, в голосе зазвучала злость:

– Я не хочу умирать там, где жила такой полной жизнью! Как ты не понимаешь? Я хочу уйти постепенно, пристойно, шаг за шагом. Я что, слишком многого прошу? Я пытаюсь сделать это правильно, а ты не хочешь мне помочь. Господи, я ведь ровно для того, чтобы избежать таких сцен… Я никому не хочу быть в тягость, мне не нужны все эти рыдания, все эти трагедии! Я терпеть этого не могу! Хочу одного: тихо отбыть, пока семья в сборе и получает удовольствие.