Читать книгу "Ольга, княгиня зимних волков - Елизавета Дворецкая"

Увлекшись, Сверкер не спешил заканчивать свое повествование. Недаром же он был сыном Рагноры, знавшей великое множество преданий. Подготовка пира превратилась в нелегкие испытания: чтобы выполнить свои задачи, жене подземного князя пришлось и потрудиться, и проявить изрядное хитроумие. А в конце все равно спасаться бегством от грозного мужа, для чего Рагнора превратила одну внучку в перышко у себя за пазухой, а другую – в перстень у себя на руке.

– Но наконец перед ними забрезжил свет, и Ведома увидела, что они с сестрой стоят на погребальном поле возле могилы Рагноры. «Вот вы и дома! – сказала им бабка. – Теперь возвращайтесь к родителям и помните: никогда больше не идите наперекор воле вашего отца!»

Сверкер умолк, в гриднице повисла тишина. Все были под таким сильным впечатлением, что никто не решался заговорить, даже громко выдохнуть.

– И теперь пришли к нам радостные дни! – Давящее молчание нарушил сам князь. – Давайте же пить и веселиться, и поднимем первый кубок в честь моей премудрой матери, которая вернула мне моих любимых дочерей!

И тут все разом закричали – не только от радости по поводу возвращения княжон, но и от удовольствия: Сверкер никогда раньше не брал на себя труд забавлять гостей таким образом. Будто знал, что это его дарование пригодится в переломный миг жизни, когда послужит куда более важному делу, чем развлечение.

Ведоме тоже пришлось поднять голову и взять из рук Гостиславы кубок, из которого они пили с матерью вместе. Все встали, и она тоже встала; она окинула взглядом гридницу, и каждый, кого касался ее взгляд, кланялся ей, выражая почтение перед ее подвигами на том свете.

Все ожили, заговорили: одни изумлялись, другие находили подтверждение в случаях, о которых слышали когда-то раньше.

– А как же так вышло, что три года они там провели, когда только на Купалиях княжна еще здесь была?

– Так на том свете время по-иному идет, не знаешь разве, чащоба? Бывает, что там один денечек – а здесь сто лет! Вот, у нас три месяца миновало, а там все три года.

– А что же меньшая княжна не подросла вроде? Если три года, то она тоже бы подросла?

– Так у нас же три месяца прошло? Видать, подземный князь ее опять вернул в такие года, как у нас должны быть.

– Это она помолодела, что ли?

– Помолодела!

– Эх, а нельзя туда мою старуху переправить, чтобы тоже помолодела годков на пятнадцать, а?

– Куда тебе, гусь ты лапчатый! С молодой и не управишься!

– А чего же тогда старшая не помолодела? Так по ней и видно, что на три годочка постарше сделалась.

– Куда ты лезешь – подземного князя дела разбирать? Кто он такой-то, подземный князь? Сообразил? Вот и помалкивай, а то беды накличешь. Сам проснешься завтра – седой и без зубов…

– Правда твоя – не нашего ума дело.

Судя по разговорам, рассказ был принят желательным образом, и Сверкер приободрился. Он понимал, что не сможет воевать одновременно с внуками Ульва волховецкого, с женщинами собственной семьи и с исконными смолянскими родами. С мелкими неприятелями нужно было помириться, дабы всей мощью обрушиться на главного врага. Поэтому Сверкер продолжал искать подходы к Ведоме, взывая к ее родовой чести, и пошел навстречу Озеричам.

Под всеми этими взглядами у Ведомы кусок не пошел бы в горло, но Сверкер настаивал, чтобы она и Прияна побольше ели: люди должны видеть своими глазами, что обе княжьи дочери способны есть пищу живых. Прияну не надо было уговаривать. Девочка, одетая в ромейское платье голубого шелка, впервые за много дней – а ей заключение в полутьме избы показалось еще более долгим, – выпущенная на люди, была возбуждена, весела и охотно хватала то одно, то другое с многочисленных расписных блюд. Ведома же усилием воли принуждала себя время от времени класть что-то в рот.

И чем дальше шел пир, тем тяжелее становилось у нее на сердце. Видя веселые, возбужденные близостью чудес лица, она понимала: отец ее переиграл.

– Э, а нельзя ли нам того… – доносилось среди гула голосов, – брата моего меньшого… такой хороший парень был, на пятнадцатом году помер… а такой бы молодец из него вышел славный!

– А за него кто пойдет в Навь три года служить? Ты, что ли?

– Не встречала ли княжна там в Закрадье батюшку нашего? Может, он передал чего? Может, у него там в чем нужда?

– Да, и сынка моего, Красинюшку! Может, встречала, княжна? Не передал ли он хоть поклона?

Все верили, что Ведома побывала на том свете. Отрицать, настаивать, что она прожила эти три месяца куда ближе и у нее есть обычный земной муж, теперь казалось нелепым.

– Не говорили ли старики там, как нам здесь жить-то будет? Не будет ли с Киевом войны?

– Войны не будет! – заверил Сверкер, расслышав этот вопрос. – А если и будет, то деды наказали нам всем крепче держаться друг за друга и ни в чем не уступать чужакам. И если муж моей дочери остался там, где она еще долго не сможет его увидеть, я постараюсь подобрать ей другого – более подходящего, чем прежний.

– И это кто ж такой будет?

Это сказал Краян. Все посмотрели на него, а он на миг смешался: и сам не ожидал, что вырвется такой вопрос. Но в словах «более подходящий» ему послышалось презрение к прежнему мужу Ведомы – а ведь он хорошо знал, что это за человек.

Ведома вспыхнула: невидимый огонь пробежал по жилам до самых корней волос. Она почувствовала, как у нее запылало лицо, и низко наклонила голову.

– Я подберу такого, кто будет достоин ее высокого рода и поможет нам бороться с нашими врагами, – ответил Сверкер. – Хотя это будет непросто.

– Понятное дело! – крикнули из-за столов. – Все же она за самим Кощеюшкой была, не всякий теперь такую молодуху возьмет. Это какая смелость нужна!

Гости зашумели, молодые мужики переглядывались и поджимали губы. Взять за себя такую женщину было бы великим почетом, но как знать, не проснешься ли мертвым рядом с молодой женой наутро после свадьбы?

– А я знаю, у кого смелости хватит! – крикнул Краян.

Ведома вскинула голову, пронзенная сразу ужасом и безумной надеждой.

Все снова посмотрели на старшего Озерича.

– У кого же? – Сверкер выразительно поднял брови. – Я не слышал, чтобы в нашем краю был человек, не боящийся самого властелина Закрадья!

– Молод он был, вот ты и не слышал! – усмехнулся Краян. – А теперь в возраст вошел. Сын мой младший, Равдан, никогда ничего не боялся – ни волков, ни леших, ни покойников. А теперь он уже в таких годах, что пора ему жениться. Отдай нам твою дочь Ведому. Мой сын ей как раз под стать. Роду мы хорошего, славы доброй, кто хочешь тебе скажет.

Вновь настала полная тишина, будто и не гомонил здесь только что многолюдный пир. И гости, и сам Сверкер опешили от такой смелости, близкой к дерзости. Ведома застыла, будто пронзенная молнией. А Краян стоял, подбоченясь, точно сам вдруг скинул с плеч десяток лет. Он тоже понял, что Сверкер не отдаст назад свою дочь, но смириться с потерей невестки не позволяла родовая честь. Это был безумный порыв, но Краян поддался ему без раздумий. В этой склонности к неразумной отваге они с сыновьями были схожи.