Читать книгу "Невеста императора - Елена Арсеньева"

– А-ах! – На мгновение лишившись сознания, он запрокинулсяназад, упал, больно выворачивая ноги, но не почувствовал ничего, кроменевероятного, всепоглощающего ощущения освобождения… да, да, тиски, в которыеон был скован больше года, разжались, и он извергся прямо в дерзкую ладонь.Однако слишком долго он ждал, слишком долго терпел, чтобы вот так, за один раз,иссякнуть. Чуть перевел дух, чуть перестала плясать перед глазами разноцветнаямуть, как его мужская сила вновь налилась – и он решил, что уже вознесся в рай,ибо лежал голый на траве (не иначе гурии небесные сорвали с него одежды!), аперед ним сияли пронизанные солнцем золотистые пряди, закрывая лицо той, чьигубы покрывали поцелуями его грудь!

Но он знал эти волосы! Он узнал бы их, не видя!

И все-таки он еще не верил… не совсем верил… все это моглобыть сном, призраком, солнечным ударом!

Протянул руки – они ощупали круглые плечи, скользнули потонкому стану, возлегли на округлые прохладные бедра, – и он поверил! Поверил!

Она стиснула коленями его бедра, подпрыгнула – и понеслась,погнала вскачь, молодая всадница, подбадривая своего жеребца хриплыми,гортанными кликами, и он надсаживался, подкидывая бедра так, что она отрываласьот земли и вскрикивала не то от испуга, не то от наслаждения. Почуявприближающийся пик восторга, он завизжал:

– Айя! Айя-а! – и извергся весь, без остатка. Облегчениебыло таким полным, таким опустошающим, что он лишился сознания и не видел, какего пылкая любовница сползла с его недвижимого тела на траву и долго молчаозирала его смуглое поджарое тело своими узкими, длинными, черными глазами,такими непроглядными и непроницаемыми, что никто, будь он хоть семи пядей волбу, не мог бы разгадать, какими чувствами полон этот взгляд.

За миг до того, как сознание воротилось к Бахтияру, онаучуяла это, подхватилась, собрала свою раскиданную одежду и, почти не касаясьтравы, понеслась в кусты, так что, когда опьяненный черкес очнулся, он былодин… только на кривом дубовом суку сидела большая рыжая сова и вертела ушастойкруглой головой, словно осуждающе покачивала ею.

«Пошла… тварь!» – хотел крикнуть Бахтияр, хотелприподняться, но рухнул на траву. Сейчас он муху с плеча не мог бы прогнать, нето что сову, которая лупала глазами и сипела, словно смеялась над поверженнымчеловеком.

Наконец он нашел в себе силы нашарить рядом с собою какой-тосучок и метнул в сову. Она-то, конечно, улетела, однако Бахтияр тут жераскаялся в своей прыти: сердце заколотилось как бешеное, словно грозило прорватьгрудину и вырваться наружу, в глазах заплясали молнии… Он зажмурился, пытаясьотдышаться, но, когда снова осмелился открыть глаза, молнии не исчезли – онивспыхивали в вышине так ослепительно и непрерывно, что не только померкшуюполяну озаряли призрачным бледным светом, но и кромсали тяжелые тучи, вмигскопившиеся в небе. Лес потемнел; слышен был рев вспененной ветром реки.Оглушительный гром слился в грохот. Под бешеным натиском ветра и крутящихся внем вихрей гнулись до земли и рушились большие и малые деревья, а с тех,которые выдерживали напор стихии, облетали листья, обламывались ветви. Взрывыгрома, гул ветра, шум атакуемой листвы и грохот падающих деревьев слилисьвоедино. Все небо было испещрено огненными стрелами, зигзагами; некоторые из нихгорели так близко к земле, что голому, беззащитному человеку, распростертому наполяне, становилось страшно, словно некое небесное божество разгневалось нанего неведомо за что.

Глава 28

Зеленая кручина

Бабку Баламучиху Маша впервые увидела вскоре после приезда вБерезов, когда отец только-только начал строить их дом. Он еще не вспомнилтогда все прежние навыки, не обрел былой ловкости, и как-то раз топор скользнулпо тугой коре неотесанного кедра и ударил отца по колену. Что кровищи-тохлынуло!.. Рана неглубокая была, лезвие прошло вскользь, однако сначала этогоникто не понял, а зрелище приключилось жуткое. Все дети были здесь же, и вогулытолпились вокруг – может быть, не без их любопытных взглядов и произошлонесчастье: сглазили, не иначе.

Словом, рубанул Александр Данилыч себя по ноге…

Сашенька при виде крови упала, где стояла, и ее личико,уткнувшееся в траву, сделалось почти таким же зеленым, как эта трава. Александрзамер, простирая руки к отцу. Плотники-подручные, крепостные, поднимали своегобарина, а он, еще не ощутив боли, потеряв всякое осознание, где он и что с ним,только глядел остановившимися глазами на ленту крови, все шире расползавшуюсяпо ноге.

Машу тоже замутило – был даже миг, когда она обморочнопошатнулась, однако слабость враз прошла, стоило ей увидеть, как побелело лицоотца. Сорвала кушак с платья и, рухнув на колени в ворох окровавленных стружек,стремительно перетянула отцову ногу выше раны, да с такой силою, что АлександрДанилыч заохал, застонал, наконец-то ощутив боль. Но кровь почти тотчасперестала течь, и Маша принялась платком отирать рану, пытаясь ее разглядеть.

– Посунься, молодая! – вдруг заскрипело за спиной, а когдаМаша, толком не слышавшая и не понявшая, что сие относится к ней, продолжиласвое занятие, какой-то крюк вцепился в ее плечо и рванул с такой силой, чтоМаша села, всплеснув руками от неожиданности, а ее место возле АлександраДанилыча заступила некая согбенная фигура в лохмотьях. Было в ней что-то стользловещее, что Маша, тотчас выйдя из остолбенения, подхватилась и забежала сдругой стороны лежащего почти в беспамятстве отца – да так и ахнула:неизвестное существо, в котором признать старушонку можно было не с первого идаже не со второго взгляда, неловкими, скрюченными пальцами пыталось распутатьузел, завязанный Машею и останавливающий кровотечение. Более того – как тольковновь заструилась алая лента, старуха не сделала ни малой попытки перевязатьрану, а, подобрав с земли топор, нанесший увечье, чье лезвие было запачканоземлей и мелкими стружками, приложила его к ране и забормотала:

– На море, на Окияне, на острове на Буяне стоит дом, а в томдоме сидит старица, а держит она жало. Ты, старица, возьми свое жало и прииди крабу такому-то… Имя твое каково? – той же гнусавой скороговоркою обратилась онак раненому, однако он лишь дрогнул побелевшими губами, а сказать ничего несмог. За него подал голос один из работников, мол, Меншиков Александр, сынДанилов, и старуха продолжила: – И прииди к рабу божьему Александру Данилову…

– Что ты делаешь, позволь спросить?! – воскликнула Маша,пытаясь вновь затянуть жгут, но старушка выставила руки, растопырила пальцы,как когти:

– Отойди! Не видишь? Руду-кровь заговариваю.