Читать книгу "Полукровка - Елена Чижова"

Санаторный режим был нестрогим. Посещения родственников скорее поощрялись. Освободившись от поклажи – мать собирала хорошие передачи, – Юлий звал отца на прогулку. Самуил Юльевич соглашался. Сидя на больничном стуле, Юлий наблюдал за сборами. К этому он никак не мог привыкнуть. За время болезни отец ссутулился и похудел. Виолеттина мать, навестившая однажды, вынесла вердикт: выстарел. Сам он не слишком замечал отцовской старости – Юлий видел другое: движения отца стали медленными и осторожными. По очереди спуская сухие ноги, Самуил Юльевич нащупывал тапки, потом, подкладывая руки под ягодицы, помогал себе встать. Поднявшись с постели, надевал серый халат. Сколько раз Виолетта предлагала привезти домашний, но отец отказывался, упрямо ходил в арестантском. В халат он запахивался плотно, чуть не вдвое оборачивая вокруг высохшего тела.

Палата, куда его поместили, была четырехместной. Соседи отцу нравились. Говорил: «В этом отношении повезло». Юлий кивал, соглашаясь. А сам думал: соседи как соседи, какая разница – не на всю жизнь.

Бытом заправлял Федор Карпович, крепкий мужик лет сорока пяти, бригадир строительных рабочих. Незадолго до инфаркта, случившегося, как он шутил, по недоразумению, Федор получил трехкомнатную квартиру. Больше всего сокрушался о том, что не успел прописаться. Случись что, эти суки турнули бы жену с детьми в двушку. В устах Федора история его выздоровления принимала черты чудесного спасения, которым посрамлялось готовое свершиться зло. Об этом Федор рассказывал охотно, смачно описывал детали, как будто, оставшись в живых, сумел отомстить.

Теперь он стремительно шел на поправку и с особым рвением следил за порядком. Под его неусыпным оком на рукомойнике не переводилось туалетное мыло; мусор, скопившийся за день, выносился с вечера; нянечки, мывшие пол, оделялись шоколадками. Особой заботой Федора Карповича был общий холодильник, стоявший в предбаннике. Раз в неделю он проводил генеральную ревизию, отправляя на помойку залежалые продукты. Подмигивая Юлию, бригадир называл себя квартуполномоченным. Юлий улыбался чахло.

Другой сосед был не столь колоритным. За глаза бригадир называл его халдеем. Юлий находил прозвище метким: парень и вправду походил на официанта. Деньденьской, игнорируя предписания врачей, рекомендовавших прогулки, халдей валялся на койке и читал старые журналы: пачки, сложенные в шкафчике, скопились от прежних жильцов.

В углу, у самого окна, лежал старик, похожий на отставного военного. Статью и выправкой он тянул на генерала. Этой версии противоречило место – санаторий, куда их всех поместили, предназначался для простых. На поверку мнимый генерал оказался бывшим работником ЖЭКа.

Последняя койка принадлежала отцу.

Шаркающей походкой (спадали стоптанные шлепанцы) отец сходил по ступеням. Сын следовал за ним. Санаторский сад был запущен. Обширная территория, огороженная высоким забором, буйно поросла зеленью. От площадки главного корпуса отходила центральная аллея. По обеим ее сторонам стояли лесные заросли, окаймленные кустами. Жаркий запах шиповника, распаренного на солнце, стлался по земле. Тихим шагом они доходили до скамейки. В этом углу росли высокие клены. Свет, пробиваясь сквозь листья, лежал на земле кружевами. Однажды, опоздав к урочному часу, Юлий не застал отца. В два счета проделав путь до скамейки, он увидел: отец шел навстречу. Медленно и осторожно. Сделав шаг, остановился, не замечая сына. Стоял под кленовой кроной. Свет, изливаясь с неба, покрывал кружевами его арестантский халат.

В дождливые дни они оставались в палате. В присутствии соседей Самуил Юльевич разговаривал неохотно, сам ни о чем не спрашивал, на вопросы сына отвечал кратко. Первое время Юлий относил на деликатность. Потом, приглядевшись, заметил странное: с болезненным вниманием отец прислушивался к тому, что говорилось в палате. Следил за общим разговором, стараясь не пропустить момента, когда кто-нибудь из соседей обратится к нему. Тогда отец откликался с торопливой готовностью, резавшей сердце. Особенной болью пронзала отцовская улыбка – стеснительная и нежная. Юлий знал ей название.

С этой болью, терзавшей душу, он научился бороться по-своему: в дождливые дни Юлий заручался благовидными предлогами, чтобы остаться в городе.

В последний раз он видел отца в начале августа. Потом, уже получив известие о смерти, Юлий вызывал из памяти тот августовский день. Пытался представить себе последние отцовские минуты. Но видел отца то стоящим в кружевном свете, то сторожко ждущим, пока его позовут в общий разговор.

Отец умер в одиночестве. Накануне соседи разъехались. Следующая смена ожидалась на другое утро. Нянечка перестелила освободившиеся койки, вымыла тумбочки и пол, оставив его умирать в чистоте.

Накануне похорон, вспомнив про кладбищенскую воду, Юлий поехал поглядеть место.

К Северному кладбищу вела проселочная дорога. Лежала в распадке между высоких холмов. По склонам, поросшим смешанным лесом, серели могильные раковины. Кресты из бетона были воткнуты в изголовья. Там, где бетон выкрошился, торчала железная арматура. Такие кресты казались кружевными.

В отличие от Южного, пейзаж не был унылым. Если б не надгробья, место напоминало бы сухой редковатый лес. Поднявшись по тропинке, Юлий отправился разыскивать участок. Виолетта объяснила подробно. На новом участке рабочие корчевали пни. Подрубленные и вывернутые с корнями, они топорщились, являя собой сказочную картину. Юлий вспомнил детский фильм: в этом фильме ожившие корни свирепо шевелили обрубками. Шли на героя, который забрел в их чащу.

– К завтрему утащим, – рабочий, одетый в грязную спецовку, нехотя объяснил.

Виолетта препиралась с могильщиками. Те говорили: уплачено, чтобы засыпать и разровнять. Холмик – за отдельную плату, конечно, хозяин – барин, но если без холмика, плиту класть нельзя – грунт оседает, дает усадку. Юлий попытался вмешаться, Виолетта сказала: ладно. Заметно оживившись, рабочие взялись за лопаты. Раковину водрузили на холмик. Старший сказал – начерно. Потом, когда осядет, сделают хорошо.

На поминки вдова позвала всех, сама подошла к Екатерине Абрамовне. Мать не пересилила себя – отказалась. Юлий подошел и встал рядом. На поминки он всетаки поехал: на этом настояла мать. За столом собрались отцовские с кафедры, с Виолеттиной стороны две подруги, помогавшие готовить. Накануне Юлий ездил за продуктами, пытаясь избавиться от мысли: на похоронах их дяди Наума репетировал похороны собственного отца. Виолеттиной мамаши не было: в первых числах июля уехала восвояси, увезла на лето внучку. Вызывать телеграммой Виолетта не стала – пожалела дочь.

Следующая неделя прошла в спорах о плите – записку с крючковатой надписью Виолетта предъявила в день похорон. Победив в споре, она сама оплатила заказ. Юлий хотел поучаствовать деньгами – мачеха не взяла. Самостоятельно, не сказав Юлию, она приняла работу. Плиту положили в ее присутствии в середине октября.

Первое время Виолетта ездила каждую неделю, как будто совершала ритуал. После приезда Маргаритки стала ездить реже. Дочери она сообщила осторожно, та плакала, не понимая.