Читать книгу "Теофил Норт - Торнтон Уайлдер"

— Почему она не сообщит это всем — хотя бы на своих знаменитых «вторниках»?.. До чего я ненавижу эту застенчивость, эту круговую поруку вашего так называемого «привилегированного» класса. Она не любит неприятностей. Не любит, когда ее имя связывают с чем-то неприятным, так?

— Теофил, я жалею, что рассказала вам эту историю. Оставим ее в покое. На мне пятно. Теперь уже ничего не поделаешь. Поздно.

— Нет, не поздно. Где сейчас Майклисы?

— Майор в санатории в Чеви-Чейзе. Миссис Майклис, наверно, дома в Мэриленде, это неподалеку.

— Персис, миссис Венебл по существу добрая женщина, правда?

— Да, очень.

— Видит бог, она пользуется влиянием и любит пользоваться влиянием. Вы можете мне объяснить, почему доброта, знание всех обстоятельств дела и чувство справедливости не заставили ее давным-давно рассеять этот туман?

Персис ответила не сразу:

— Вы не знаете Ньюпорт, Теофил. Не знаете тех, кого здесь зовут «старой гвардией». В этих домах даже упоминать нельзя о неприятном и тревожном. Даже на тяжелую болезнь или смерть старых друзей только намекают — шепотом, пожатием руки при прощании.

— Вата, вата… Кто-то мне говорил, что каждый вторник она приглашает ко второму завтраку всю верхушку «Старой гвардии». Некоторые называют их «Синедрион» или «Совет друидов» — это правда? Вы там состоите?

— Нет, я для них молода.

Я швырнул пивную бутылку в море.

— Персис!

— Да?

— Нам нужен посол, который убедит миссис Венебл и «Синедрион», что их обязанность и христианский долг — рассказать всем, как случилось несчастье на пароходе… Они должны сделать это ради вашего сына. — Она, как видно, сама часто об этом думала; она стиснула руки, чтобы скрыть их дрожь. — Я думаю, послом должен быть мужчина — такой, к которому миссис Венебл особенно благоволит и к которому прислушаются благодаря его заметному положению в обществе. Я гораздо лучше узнал барона Штамса. Он человек более основательный, чем вам с дедушкой показалось сначала, и, позвольте вас уверить, смертельно ненавидит несправедливость. Вот уже второе лето он приезжает погостить к миссис Венебл. Вы заметили, что она его по-настоящему ценит и любит?

Персис пробормотала:

— Да.

— Кроме того, он искренне восхищается вами. Вы разрешаете рассказать ему всю историю и попросить о посредничестве?.. Хоть он вам и не нравится.

— Не надо… не надо так говорить! Теперь вы понимаете, почему мне приходится вести себя сдержанно и официально. На мне пятно. Довольно об этом… Поступайте… поступайте как знаете.

— Сегодня он собирался уехать из Ньюпорта. Он останется. Завтра утром он побеседует полчаса с миссис Венебл. Вы бы послушали, как он говорит, когда увлечется. Уже поздно. Вы не откажете отвезти меня домой? До дома я сам поведу машину.

Я сложил полость и открыл Персис правую дверцу. Она повернулась ко мне — лунный свет падал на ее лицо. Она улыбалась.

— Я забыла, что такое волнения, рожденные надеждой, — прошептала она.

Я ехал медленно, избрав не самый длинный и не самый короткий путь домой. Полицейская машина ненавязчиво проводила богатую наследницу до города, затем свернула в сторону.

Мы сидели плечом к плечу. Она сказала:

— Теофил, я вас сегодня рассердила, когда предложила вам подарок в знак нашей с дедушкой благодарности. Вы объясните почему?

— Вам интересно?

— Да.

— Что ж, поскольку это будет маленькая утешительная лекция, я буду именовать вас «миссис Теннисон». Позвольте вам объяснить, миссис Теннисон, что каждого из нас формирует воспитание. Я происхожу из средних слоев — можно сказать, из середки средних слоев — и из средней части страны. Мы — врачи, пасторы, учителя, редакторы провинциальных газет, адвокаты с конторами на две комнаты. Когда я был мальчиком, каждая семья имела лошадь и таратайку, и нашим матерям помогала по хозяйству «прислуга за всё». Все сыновья и многие дочери поступали в университеты. В этом мире никто и никогда не получал — и, конечно, не преподносил — дорогих подарков. Подобные подарки считались чем-то унизительным, или, лучше сказать, нелепым. Если мальчик мечтал о велосипеде или пишущей машинке, он зарабатывал деньги, разнося по домам «Сатердей ивнинг пост» или подстригая соседские лужайки. Отцы платили за наше образование, но на личные расходы, неизбежные в университете — например, покупка смокинга или поездка на танцы в женский колледж, — мы зарабатывали летом на фермах или нанимались официантами в гостиницы.

— И в средних слоях не бывает неприятностей?

— Почему же? Люди везде одинаковы. Но одна среда больше способствует устойчивости, другая — меньше.

— Это вы объясняете, почему вас рассердил разговор о подарке?

— Нет. — Я повернулся к ней с улыбкой. — Нет. Я думаю о вашем сыне Фредерике.

— О Фредерике?

— В восемнадцатом году женщина, работавшая на Бельвью авеню — вы должны хорошо ее знать, — сказала мне: «Богатые мальчики никогда не становятся взрослыми — во всяком случае, редко».

— Ну, это… поверхностно. Это не так.

— Бодо вам описывал свою семью — отца, мать, сестер? Провинциальная аристократия. Там замок — наполовину ферма, там слуги живут с семьей из поколения в поколение. Теперь они пускают постояльцев. Все заняты круглый день. А вечером — австрийская музыка и смех. Миссис Теннисон, какая среда для мальчика без отца!

— Он вас послал рассказать об этом?

— Нет, напротив. Он сказал мне, что уезжает из Ньюпорта отчаявшись и по своей воле никогда сюда не вернется.

Мы подъехали к моему дому. Я снял велосипед с заднего сиденья. Она обошла машину, чтобы сесть за руль. Протянув мне руку, она сказала:

— Пока этот туман подозрений не рассеется, мне нечего ответить. Спасибо за компанию. Спасибо, что выслушали мой рассказ. В средних слоях дружеский поцелуй не запрещается?

— Если никто не видит, — сказал я и не торопясь поцеловал ее в щеку. Она ответила мне тем же — как уроженцу Огайо.

Затем я пошел к Бодо. Он не спал и выскочил из машины.

— Бодо, вы могли бы задержаться в Ньюпорте до середины завтрашнего дня?

— Я уже получил разрешение.

— Могли бы вы завтра утром поговорить с миссис Венебл наедине?

— Мы всегда в половине одиннадцатого пьем с ней шоколад по-венски.

Я рассказал ему все и объяснил, какое дело взвалено на его плечи.

— Можете?

— Должен и, честное слово, добьюсь — но, Теофил, балда вы этакая, мы все равно не знаем, может ли Персис меня полюбить.

— Ручаюсь.

— Как?.. Как?.. Как?..

— Не спрашивайте! Я знаю. И еще одно: вы вернетесь в Ньюпорт двадцать девятого августа.