Читать книгу "Приглашение в зенит - Георгий Гуревич"

Так что мне пришлось сменить пластинку, доказывать, что сон никак не может оказаться пророчеством. Во–первых, авария была фактически месяц назад, едва ли пророческие сны придерживаются скорости света. А во–вторых, стеклянный гроб и борьба в коридоре едва ли соответствуют аварии. При катастрофе могут быть ожоги, травмы, но никак не стеклянные гробы. Стало быть, как ни верти, сон лживый, и незачем придавать ему значение. И вообще за это время аварию, наверное, уже ликвидировали…

Вот тут, к сожалению, я оказался прав. Прошло несколько дней, и опять зажглась радиозвездочка в зените. Преодолели кризис, снова начали разгоняться. Так что не успели мы отобрать у них первую производную. Правда, приблизились вплотную по цифрам: у нас — 0,44 с, у них — 0,51 с.

А затем и Джэтта подала голос. Пришло послание, короткое и не очень внятное:

“Подозревают. Никогда никого другого. Буду в эфире редко. Принимайте ледотаин. Беда!”

Странным показалось нам это все. Какая беда? Подозрения — это беда? И почему ледотаин? Мы знали, что такое ледотаин: химическое вещество, жидкость, мутно–голубоватая, которой поливают лед в портах, чтобы весной таял быстрее. Я видел, как это делается. Устанавливают дождеватели, такие же, как на огородах: облитый лед становится серым, мутноватым, рыхлым, постепенно распускается, словно сахар в горячем чае; из‑под белых полей проглядывает дымящаяся на морозе мрачно–свинцовая зимняя вода. Но нам‑то к чему ледотаин? Как лекарство его никогда не прописывают. Может быть, Джэтта ошиблась? Следовало читать: “применяйте”, а не “принимайте”? Но где применять? Стенки у нас промерзнут, что ли? Непонятно!

Однако объяснение мы получили. И быстро. На следующее утро.

Меня разбудили тревожные восклицания. Заставил себя проснуться, рывком усадил на койку свои восемь пудов, разлепил глаза… и глазам не поверил. Бело было в комнатке, все стены и потолок покрыты инеем. Глазам не поверил, потрогал рукой. След пятерни остался, а холода не почувствовал, теплая была стена. Кинулся к умывальнику. На кране сосулька, в бачке игольчатый лед. Отломил сосульку — никакого ощущения холода, нормальная комнатная температура. И на градуснике плюс восемнадцать, как полагается.

Так повсюду: в баках, в баллонах, в трубах вода замерзла при плюс восемнадцати.

— Греть будем? — спросил Сэй Большой, всегда склонный к активным действиям.

— Обожди, надо разобраться. Не эффекты ли это релятивизма? Давайте попробуем сбавить скорость. Пожертвуем деньком для ясности.

И мы попробовали. Развернули корабль кормой вперед, сменили знак у второй производной, сбросили сотую долю с. И что же? Через какой‑нибудь час иней исчез сам собой, растворился, как дымка; сосульки изошли слезой и отвалились от кранов, в трубах заурчала вода.

Задним числом‑то мы нашли объяснение. При субсветовых скоростях растет масса, массивные атомы менее подвижны, массивные вещества, как правило, легче замерзают, труднее тают. Всем же известно, что тяжелый лед тает при 3,8 градуса тепла. Задним числом все понятно. А вот теоретиков относительности гипнотизировали формулы, им все представлялось, что приращение массы — математическая абстракция, что оно не будет чувствительно для живых пассажиров. Масса растет, секунды убывают, время сокращается, а команда ничего не ведает. И никто не предупредил нас, Тэй не мог рассказать о чудесах с горячим льдом, он все экономил золото, вел ракету на дорелятивистских скоростях, ниже полусвета. На “Паломнике” же, позже мы узнали об этом, неожиданность чуть не обернулась катастрофой. Когда вода замерзла, они стали греть трубы, просто согревать, как Сэй собирался. И воду они оттаяли, но себя подогреть не догадались. Между тем температура замерзания все поднималась и вскоре дошла до плюс тридцати шести. Тогда кровь начала застывать в жилах, тромбы возникали. И один из консультантов Джэя погиб от инфаркта, а у другого жена потеряла ногу. Тромб, закупорка сосудов, гангрена.

Мы, к счастью, спохватились вовремя. И даже ни одного дня не потеряли, потому что знали от Джэтты готовый рецепт лекарства: “Принимайте ледотаин”. Посмотрели в химический справочник, составили препарат, приготовили, очистили, отфильтровали, подсчитали дозу… и в путь! Стало быть, есть выгода и в неприятном положении догоняющего. Идущий впереди прокладывает дорогу, и преследователь всегда знает, что здесь можно пройти. Кроме того, заранее предупрежден, где нужно остеречься… если его предупреждает хорошенькая союзница, конечно.

Рэй в ту пору ходил именинником, принимал от нас благодарности и поздравления. Гэтта сказала:

— Ах, Рэй, как хорошо, что ни одна девушка не может устоять перед тобой!

Я даже приревновал немножко. А бедная Джэтта в это время уже поплатилась за сочувствие к нам. Только мы не знали ничего, радиограмма еще не дошла, не преодолела дистанцию в световой месяц.

Но вот однажды радиозвезда начала мигать. Точки–тире и тире–точки складываются в буквы. И мы читаем:

“Эй, вы, жалкие космические улитки! Это я радирую, Джэй, самолично. Мне не нужны предатели на моем звездолете, и я выбрасываю в космос бывшую дочь, подлую изменницу Джэтту. Можете подобрать ее. Автомат ботика будет подавать сигналы SOS”.

Все‑таки, при всей своей жестокости, он не убил дочь, дал ей шанс на спасение, отправил к нам в малой посадочной ракетке, снабженной автоматической наводкой на цель и аварийной сигнализацией. Ничтожный, по правде сказать, шанс. Десятки световых суток было тогда между нами, это в сто раз больше, чем вся Солнечная система. Попробуйте найти ракету в сотне солнечных систем! Почти безнадежно.

Мы все сгрудились у вычислительной машины. Пока она там считала, помаргивая лампочками, прикидывали в уме и на линейках. Но как мы ни прикидывали, выходило, что Джэтта проведет в космосе месяца полтора, одна, без надежды на спасение. Бедняжка, хорошо еще, если она с ума не сойдет.

И еще я подумал — наверное, только я подумал, расчетчик по профессии, логик по складу ума, — что Джэй отыграл у нас полтора месяца. Мы уже близки были к тому, чтобы перехватить первую производную, превзойти “Паломник” в скорости. Но теперь мы вынуждены заморозить темп. Если ботик был спущен, когда “Паломник” шел со скоростью 0,53 с, значит, и подобрать Джэтту мы обязаны на той же скорости, метр в метр. Каждый знает: столкновение даже при двадцати метрах в секунду — катастрофа для машины и пассажиров. Следовательно, через полтора месяца мы должны идти со скоростью 0,53 с. А на “Паломнике” уже знают о погоне, времени терять не будут.

Ну и пусть! Наверстаем. Сначала будем жать что есть силы, нагоняя скорость, потом начнем снижать, тоже нажимая что есть силы, а когда поравняемся, выручим девушку, нажмем вдвойне. И обгоним все‑таки подлого Джэя. Не уйдет!

И мы начали жать: 3 g; вес довели до десяти пудов. Сэю Большому до девятнадцати. Работу отменили всю, кроме самой необходимой, лежали и дышали. Сэтту от кровати к столу водили под руки, как старуху. Все мы выглядели стариками: щеки обвисшие, глаза подпухшие, походка шаркающая. И в голове мыслей никаких. Одна только, полусонная: “Где ракета Джэтты? Откуда приходит SOS? Надо бы посчитать координаты…”