Читать книгу "Грааль никому не служит - Андрей Басирин"

– Многообещающее начало, – засмеялась Хаала.

– Тс-с-с!

Генератор щёлкнул и загудел. На потолке появилось крохотное световое пятнышко. Оно растянулось, стало прозрачным и заполнило собой всё помещение. Я отыскал в углу подсвечник. Затрещал огонёк, и в комнате уютно запахло свечным воском. Тень повешенного качалась на стене.

– Так вот, – продолжал Альберт. – Иду я через кладбище, а там у свежевыкопанной могилы – человек. Сам без головы, а в руках – деревянный меч. И машет мне: проходи, мол.

– Вероятно, это был рокуро-кубай? – заметил Шиона. – Хотя, нет… Рокуро-кубай – нечто обратное. Одна голова без меча и тела. Вряд ли достойный муж мог так обмануться.

– Ты, наверное, куст за призрака принял, – предположила Хаала. – Такое случается. Ну и как, прошёл?

– Нет. Развернулся, и ну бежать!

Шиона не смог скрыть разочарования.

– Муж отважный идёт навстречу своим страхам, – назидательно заметил он. – Рубит их мечом ба-дао и расстреливает из нитевика. Иначе, как говорится, будут они сопутствовать ему во всех инкарнациях.

– Так ведь и сопутствовали, – вздохнул Альберт. – Это парень из моего дома оказался. Негр. У него тренировки по айкидо, а возвращаться ближе через кладбище. Он шёл, шёл, да и задумался. А тут я. Он думал меня пропустить, да забыл, что у него в руке этот… меч ихний. Бокен называется. И лица в темноте не видно. Он у меня потом денег взаймы брал. Глупая история, правда?

– Ну что ты, – Хаала потрепала его по волосам. – Мой ужас ещё позорнее. Я ведь потеряла веру в учителей.

– Расскажи.

Хаала замялась:

– Ну не знаю, стоит ли…

– Просим! Просим!

– Тогда слушайте. И не жалуйтесь. – Она вздохнула: – Такое бывает с юными девчонками. Надо уповать на милосердие Господне, но вы же знаете… На словах-то всё гладко. А копни поглубже – такое поднимется, хоть нос затыкай. Случилось это в годы моего послушничества. Было мне лет тринадцать, и была я редкостной оторвой. Честно. Мечтала с еретиками сражаться, естество им мужское отрывать. Я же говорю: молодая была, глупая.

Мать Зюбейда, наставница наша в рукопашном бою, люто меня ненавидела. Гонористых она вообще не любила. Я к ней раз как-то: мол, почему нас не учите? Только по пенькам прыгаем да воду для кухни таскаем! А она мне: хорошо. Сделаем тебе Марину рубашку – чтобы тело удар держало. Это, знаете, не сахар. Три круга по горам голышом – по терновнику да камням – а потом две девахи гранитным камушком всю обстучат с молитовкой. И так – много раз, пока тело не закалится. Спать на досках, ночью тоже молиться…

Я налил ей ещё чаю. Хаала с благодарностью приняла чашку.

– Мать Зюбейда думала, я сломаюсь. Виниться приду. Ну рано мне ещё рубашку было-то. Вогнали б в гроб девчонку – ни за что, ни про что. А я упрямая была! Глаза горят, сама худющая, исцарапанная, тело – сплошной синяк. И фигурой пацанка. Когда Фарида… ну, деваха, что меня камушком обхаживала, насмехаться стала, тут я не выдержала. Отлупила её. Я ведь всё переживала, что у меня вот здесь, – она показала на свою грудь, – мало. У других – вымя так вымя, а я доска доской. – Монахиня вздохнула: – До сих пор стыдно. Я ведь Фариде этой руку сломала и глаз выбила. Думала, всё: в мешке утопят или шлюхой храмовой сделают, магдалиной. Христос миловал. Выпороли до беспамятства, да в часовне заперли на десять дней. Молиться. Мать Зюбейда, оказывается, всё видела. Сказала потом: «Не за то наказываю, что сестру во Христе и Диане искалечила. А за то, что кичилась, о красоте телесной вперёд духовной думала. Перед Христом все равны: дурнушка и краса. Меч золочёный и глефа титанопластиковая».

Глаза Хаалы затуманились. Отблески пламени падали на её лицо, смягчая грубые черты:

– Там я все десять денёчков и провалялась. У-у-у! Страшно было. Часовня-то заброшенная, для наказаний. Девчонок там перемерло страсть сколько. И привидения шастают… А может, не шастают, показалось мне в горячке. Лежу и всхлипываю: жалко себя, просто ужас. У меня ведь под подушкой медовый коржик был припрятан. И так его захотелось – сдержаться не могу. Я всегда была сладкоежка. Тело горит, больно, а в бреду коржик этот мерещится. И о котятах думаю… Меня в детстве Кошачьей Мамой звали.

К концу четвёртого дня, когда я уже кончалась, явилась мне святая дева Диана. Коснулась моих ран… врать не буду – сразу не исцелились. Но стало полегче. И вот идёт она вверх по лестнице и ко мне оборачивается, манит за собой. И свет от неё исходит – белый, радостный. Я ползу по лестнице, больно… всё равно ползу. А наверху святая исчезла. Но перед этим указала в окно.

Я подтянулась, гляжу в окошко, а там – солнце. Деревья зелёные, лужайка. И на той лужайке – мать Зюбейда с охранником. Он её тискает, а та хохочет, заливается.

Хаала умолкла, вновь переживая постыдную сцену. Шиона заметил:

– Быть может, то не святая матушка вас посетила? Охальный демон Гуу пытался смутить неокрепший ум послушницы?

– Да нет, – поморщилась Хаала. – Святая была настоящая. Матриархиня потом всему монастырю объявила, что на мне благодать. Я ведь почему рассказываю? Святая не зря приходила. – В глазах монахини блеснули слёзы. – Она хотела, чтобы я… того… людей принимать училась. Со всеми их недостатками, ложью и несовершенством. Да только не впрок пошло. Я потом до-олго во сне эту сцену видела. Всё забыть не могла. Правда, о крестовых походах уж не мечтала, дурь из меня вышла. А то бы сгинула девчоночкой от ревностности. Раньше-то я на мать Зюбейду едва не молилась.

Фитиль одной из свечей затрещал, выдал струйку дыма.

– Ладно, – раздумчиво сказал Шиона. – Смысла в том большого нет, однако убогонький расскажет. – Он пожевал губами и продолжил: – Произошло это, когда мы карали колонистов Терры Савейдж. Весёлые были времена. Если что-то нам нравилось – брали. Если кто-то говорил «нет» – мы рубили его мечами «ба дао», расстреливали из нитевиков и всё равно брали, что хотели. Такие мы были безжалостные мерзавцы.

– Чай кончился, – сказал Альберт. – Весь выпили.

– Я принесу ещё, – сказал я. – Заодно осмотрюсь, что да как. Шиона, не рассказывай без меня, ладно?

Я убавил защитное поле до минимума, приладил на пояс кобуру нитевика и вышел наружу.

Ночь пахнула в лицо теплом, сыростью и пряным запахом джунглей. Где-то орали ночные птицы. Звуки барабанов стали глуше, их ритм действовал на меня гипнотически. Лихо отплясывали девушки в полосатых халатах. Парни в шароварах и медных масках прыгали через костёр. Хотелось бросить всё и присоединиться к ним. Давненько я не танцевал… Ох, давно.

– Куда, бачка? – высунулась из кустов сонная рожа, размалёванная белым и красным. – Мала-мала отдыхай. Ты есть, ты пить – мы пляска. Порядок, однако.

– Приспичило мне, братец. Извини. И чай совсем кончился, заварите новый.

Рожа заморгала, а потом исчезла среди листьев. Я успел заметить отблеск света на металлическом стволе. Винтовка «Рипли», модификация, рассчитанная на крупных инопланетных хищников. «Рипли» – это нехорошо. Если капля никотина убивает лошадь, то «Рипли» разрывает её на части.