Читать книгу "Спутники Волкодава. Путь Эвриха - Павел Молитвин"

* * *

Остановившие выехавшую ранним утром из Матибу-Тагала повозку «бдительные» едва взглянули на предъявленные им тремя сидящими в ней женщинами кожаные ярлыки. Помимо того, что у одной из женщин отсутствовала кисть левой руки, ничего примечательного в них не было, чего никак нельзя было сказать о двух сопровождавших крытую повозку всадниках. Статный белолицый чужеземец, скакавший бок о бок со смуглым большеглазым парнишкой, привлек их внимание уже тем, что восседал на великолепном белоснежном коне и закутан был в длинный, вызывающе белый плащ, а между тем пускаться в путь в траурном одеянии издавна считалось дурной приметой. Впрочем, даже если бы чужак был в обычном стеганом халате, дозорные все равно глазели бы на него, как на диво дивное, — не часто встретишь в Вечной Степи человека с курчавыми золотыми волосами и глазами цвета молодой травы.

А уж после того, как они рассмотрели висящую у него на груди цепочку с золотой пайзой Хозяина Степи, изумление их достигло предела и они провожали чудного путника взглядами до тех пор, пока тот не скрылся за дальними холмами. Произошло же это очень и очень не скоро, ибо в прозрачном и звонком, как хрусталь, морозном воздухе удаляющаяся от города белая точка была видна долго-долго.

— Оборони нас, Великий Дух, от белых всадников! Неладно день начался, не к добру это! — проворчал начальник разъезда, и полдюжины верховых согласно закивали головами и начали чертить в воздухе охранительные знаки, не подозревая, что командир их единственный раз в жизни сподобился изречь пророчество, сбыться которому суждено еще до наступления ночи.

Дурные предчувствия мучили не только начальника разъезда, но и Кари, которая, глядя на молчаливо восседавшего на молочно-белом скакуне Эвриха, не могла отделаться от ощущения, что тот задумал какое-то рискованное предприятие и не собирается сопровождать их к Вратам в Верхний мир. Сам он ни словом об этом не обмолвился, но что-то настораживающее было в его поведении. Хотя бы то, что эту ночь он провел с ней и любил ее с такой страстью и горьким упоением, словно видел последний раз в жизни. Ой-е! При воспоминании о его неистовых ласках щеки девушки залил румянец и она исподтишка взглянула на погруженного в раздумья арранта. Провела кончиком языка по распухшим губам и ощутила, как от низа живота распространяется по всему телу хорошо знакомый ей жар.

Эврих не был с ней с той поры, как отправился исцелять Имаэро, и, люто возненавидев его за это, она пообещала себе забыть о нем и никогда не делить ложе с отвратительным негодяем, сколь бы ни был он искусен и неотразим.

Исцеление советника Хурманчака далось арранту нелегко — полуослепший и обессиленный, он, естественно, меньше всего помышлял о любовных утехах, а отлежавшись, снова отправился кого-то лечить. Это было необходимо, поскольку позволило Эвриху снискать расположение людей, нужных, дабы найти и освободить Алиар, Тайтэки и Атэнаань. Кари не требовалось объяснять, что данное арранту Хозяином Степи позволение забрать себе трех женщин-хамбасок мало чего будет стоить, если чиновники, ведающие имуществом Хурманчака, к коему относились теперь и захваченные на подходах к Вратам рабы и рабыни, не проявят личной заинтересованности и не станут всемерно содействовать поискам чужеземца, не имевшего ни денег, ни влияния при дворе.

Только благодаря невероятной настойчивости и обаянию арранта ей позволено было, под видом ученика и помощника лекаря-улигэрчи, рыскать по грязным и тесным баракам для рабынь, пока она не отыскала в них всех трех женщин. Причем сделала это как нельзя более своевременно, ибо Атэнаань уже собирались сволочь на Кровавое поле — кому надобна однорукая рабыня, пребывавшая к тому же явно не в своем уме? Тайтэки, на свою беду, пришлась по вкусу охранявшим бараки стражникам, и они развлеклись с ней столь омерзительно и беспощадно, что она прокусила себе вены на обеих руках и была уже на полпути к Небесным чертогам Великого Духа, когда Кари доставила ее в дом Имаэрй, где им с Эврихом было отведено несколько комнат. Что же касается Алиар, то ее уже успел приобрести какой-то кочевник из южной части Вечной Степи, собиравшийся через день-два покинуть Матибу-Тагал.

Словом, до того, как им удалось разыскать несчастных женщин, самоотверженность Эвриха, который, возвращаясь домой, был слаб и беспомощен, как грудной ребенок, заставляла девушку гордиться своим избран-ником и с пониманием относиться к его неспособности осчастливить ее в постели. Она твердо верила, что, освободив из неволи тех, за кого он считал себя в ответе, аррант угомонится, но ничего подобного не произошло. Поручив ей заботиться о своих товарках и Атэнаань, он целыми днями продолжал пропадать невесть где, проводя, если верить слухам, которыми приходилось довольствоваться Кари, бOльшую часть времени с Зачахаром, коего, кстати, по собственным же его заверениям, терпеть не мог. Случалось, он не приходил даже ночевать, а появляясь следующим вечером, на все расспросы уклончиво отвечал, что есть у него к придворному магу некое весьма важное дело и, вместо того чтобы ублажать сохнущую по нему девицу, запершись в комнате, метал в доску ножи, что как-то не слишком вязалось с его характером и привычками. Или, еще того хуже, подолгу просиживал в глубокой задумчивости перед опустевшим кувшином вина, разглядывая пару весело посверкивавших бронзовых цилиндров, из заклепанных торцов которых свисали похожие на мышиные хвостики веревочки, сплетенные из таких же точно волокон, как свечные фитили.

Кари удалось узнать от Эвриха, что такими вот бронзовыми, смертоносными «куколками» Зачахара «беспощадные» забросали хамбасов, однако для чего они понадобились ему самому, сообразить так и не смогла. Аррант же не только не желал объяснять ей, над чем ломает голову, какие дела связывают его с придворным магом и где пропадает он изо дня в день, но, казалось, вообще перестал обращать внимание на девушку, невзирая на ее недвусмысленные намеки, взгляды и прикосновения.

Он вел себя просто возмутительно, и Кари решила закатить ему грандиозный скандал, устроить безобразную во всех отношениях сцену, как делали это время от времени сегванки в Соколином гнезде, женщины ко-куров и, надобно думать, всех прочих племен и народов. И закатила. И возрадовалась, ибо Эврих, записывавший перед этим какие-то цифры на покрытой воском дощечке, довольно долго внимательнейшим образом слушал ее, склонив голову набок. Не спорил, не возражал, не оправдывался, что было очень разумно с его стороны. Радовалась она, правда, недолго, потому что когда пришла пора дать слово для покаяния обвиненному ею во всех смертных грехах арранту, тот задумчиво произнес:

— Рванет так, что Вечному Небу жарко станет. — И тут же, словно споря с невидимым собеседником, которым, разумеется, Кари не была, добавил: — Рвануть-то рванет… Но сколько еще жизней будет загублено? Кто ответит за них перед Всемилостивым Отцом Созидателем? С кого он полной мерой спросит за содеянное?..

Говоря это, аррант кривился, как от зубной боли, и было совершенно очевидно, что, размахивай перед ним Кари в этот момент мечом или отплясывай в чем мать родила какой-нибудь чувственный саккаремский танец, чего, к сожалению, делать не умела, он и тогда бы обратил на нее внимания не больше, чем на ползающую по краю его чаши муху. Мысленно махнув рукой на сумасшедшего арранта, девушка ушла в свою крохотную каморку и ревела, пока ее не сморил сон.