Читать книгу "Удар милосердия - Наталья Резанова"

Доктор Битуан совсем размяк от такого благолепия, и даже позволил себе выпить пару кубков мальвазии, позабыв о том, как будет мучить его изжога и колотье в боку. И замечание правителя о том, что он хочет побеседовать с ректором приватно, не вселило в его трепетную душу никакой тревоги. Он предположил, что речь пойдет о тех самых субсидиях университету, что сулили слухи. И присутствие бывшего ученика, а ныне свежеиспеченного управляющего императорской канцелярией Вайфара, укрепляло эти предположения.

Правитель, Битуан и референдарий проследовали в ректорский кабинет. И, расположившись в предложенном кресле, правитель сказал:

– Я не заметил среди профессоров доктора Лозоика Поссара. Где он?

Приятное опьянение вмиг испарилось. Значит, слухи все же дошли…

– Он болен, ваше высочество, и не покидает своей квартиры.

– У доктора, видимо, слабое здоровье. В прошлом месяце он также болел, не так ли? Прискорбно, ведь он еще не стар…

– Да, но…

– И что-то странное происходит с его учениками. Что там было с этим молодым человеком, который выбросился из окна и называл себя убийцей?

– Он помешан, ваше высочество, не понимает, что говорит… Мы заключили его в университетскую лечебницу.

– Осенью, помнится, один студент тоже помешался, и доктор Поссар позаботился, чтоб его передали под опеку Святого Трибунала… Больше о нем никто ничего не слышал. Сейчас доктор почему-то не вмешивается, хотя этот Стуре Касперсон и его приплел к своим признаниям. Но вы все равно постарались замять дело. Студент в лечебнице, где его посадят на цепь, и он впрямь помешается, а доктор Поссар – вне подозрений.

– Но – ваше высочество… бред безумного…честь университета…

– Да, ректор. Честь – великое дело. Ради нее можно на многое решиться. Позабыть о колдовстве и убийствах. Не говоря уж о клевете на императорский дом.

Ректор молчал. Кровь отлила с его пухлых щек.

– Вообще-то, ваше высочество, это не первый случай, когда университетские замешаны в тяжких преступлениях. Правда, это было давно… – мягко вступил рефендарий Вайфар.

– Вы о нападении студентов на купеческие кварталы? – доброжелательно уточнил правитель.

– Именно, ваше высочество. Вы не помните, вас еще на свете не было, но тогда творились чудовищные злодеяния.

– Да, я читал отчеты в архивах. И ведь насколько мне известно, некоторые зачинщики ушли от возмездия?

– Потому-то дела и не закрыты, ваше высочество. И преступников по прежнему можно привлечь к суду.

Доктор Битуан тяжело опустился на табурет. Казалось, еще мгновение, и он стечет с табурета, как студень.

– Вот, например, некий Бенни, по прозванию Пискун, – продолжал Вайфар, не глядя на своего бывшего наставника. – За ним много чего числится. Изнасилование, поджог, нанесение увечий, повлекших за собой смерть…

– Но, как явствует из дела, того оружейника он забил не в одиночку, а с целой бандой школяров.

– Он был тутором, как показало расследование. Следовательно, нес ответственность за младших студентов. И представьте, едва ударил набат, сбежал и бросил их. Скрылся. Вот как бывает, ваше высочество. Человек двадцать лет университетского квартала не покидает, все его скромностью восторгаются, а он просто боится, что его опознают. Ждет, чтоб все забыли. И многие забыли…

– А есть возможность, что его опознают? Все-таки столько лет прошло.

– Отчего же нет? Обесчещенная им женщина, правда, умерла, но у нее остался младший брат. А у оружейника – сын. Тут вот какая трудность, ваше высочество. Суд может и не возобновить дело за давностью лет. Однако этот сын оружейника… он сам теперь оружейник. Тогда ему было восемь лет, теперь, стало быть, за тридцать… но он все прекрасно помнит. И пришел в страшную ярость, когда услышал, что убийца отца может быть, еще жив. И сказал – ему, чтобы прикончить мерзавца, банды прихвостней не понадобится. И, знаете – я посмотрел на этого оружейника – и поверил ему…

Бенон Битуан все же сполз с табурета и мягко шлепнулся перед правителем на колени.

– Ва-ва-ва… – Он никак не мог выговорить титул. По морщинам заструились слезы.

– Утритесь, ректор, – брезгливо сказал принц. – У меня нет никакого желания копаться в вашем старом дерьме. И я охотно переложу решение проблемы на оружейника… если вы не искупите прежней вины.

– Я все! Все, что угодно!

– Всего не надо. Запоминайте. Университет должен выдать властям Лозоика Поссара и Стуре Касперсона. Имперским властям, а не Святому Трибуналу, усвойте это. И университет же выступит с обвинением. Как же иначе? Черная магия, убийства, государственная измена – все это бросает тень в первую очередь на университет. И вам следует постараться, дабы тень эта не превратилась в несмываемое пятно.

– Клянусь вам… немедля…

– И клясться не надо. Надо все правильно сформулировать. У вас для этого достаточно правоведов… кроме Поссара.

Когда правитель покидал университетский квартал, студенты и профессора заметили на лице ректора следы слез. В продолжающемся, особенно после обильных возлияний, приступе благодати, они сочли их слезами благодарности. И, в общем, не ошиблись.

9. Тримейн. Старый Дворец. Дом с яблоком.

В эти недели он спал урывками, и в Старом Дворце проводил столько же времени, сколько и в Новом. Ему доносили, что в городе со страхом говорят об излишней суровости и строгости правителя, не принимающего обычных человеческих слабостей. Какая там строгость нрава! Он и рад был бы отдохнуть и развлечься, но не доставало времени. Кроме того, хотя делом Раднора занимались умудренные опытом юристы, вести допросы Норберт не мог доверить никому. Разумеется, никаких допросов с пристрастием – как бы он не относился к Раднору, нельзя было создавать прецедент, подвергнув пыткам племянника императора и тем самым унизить достоинство всей императорской фамилии. Этого и не требовалось. Раднор и его сообщники были вполне откровенны. Особенно Раднор. Этот идиот допросы считал задушевными беседами, а заточение – недоразумением, которое скоро разрешится. Правда, содержали его не так строго, как полагалось бы при обвинении в государственной измене. У него были приличные стол и постель, в камеру приносили свечи, его посещал цирюльник. Но, будь Раднор чуть поумнее, он понял бы, к чему идет развитие событий. Однако этого «чуть» дано ему не было. Вдобавок он помнил, что дядя всегда был к нему милостив и снисходителен. Возможно, он предполагал, что супруга его, верная долгу, пала в ноги правителю и умоляет отпустить отца ее сыновей.

Увы. После болезни его императорское величество Ян-Ульрих забыл о многих вещах. Правда, понятие о них где-то в глубине его сознания сохранилось, и если ему о чем-то говорили, он вспоминал, как это делается. Поэтому ему ежедневно напоминали, что проголодавшись, надобно сесть за стол и принимать пищу, а перед отправлении естественных надобностей или отходом ко сну следует хотя бы частично разоблачаться. А вот о существовании любимого племянника ему никто не напоминал. Поэтому Ян-Ульрих сохранял возможное при его состоянии телесное здоровье и душевное равновесие.