Читать книгу "21.12 - Дастин Томасон"

Покончив с последним образцом, он чуть не завыл от безнадежности.

Молекул бука нигде не просматривалось. Его новое лекарство, как и все прежние медикаменты, какие он пробовал, чтобы получить и усовершенствовать пентозан, организм отказывался пропускать в мозг.

Полная безысходность готова была охватить его. Уже сейчас он мог оставить все бесплодные попытки и уйти в темноту, если бы не услышал крики Чель, сидевшей по другую сторону саркофага.

Стэнтон бросился к ней. Ее ноги беспорядочно дергались в разные стороны. Начались судороги. Все развивалось по наихудшему сценарию. Лекарство не подействовало, а перегрев и повышенная концентрация прионов в склепе ускорили развитие болезни. Если температура у нее еще немного повысится, это будет означать смерть.

— Борись! Не отключайся! — прошептал он. — Говори со мной.

Он нашел в рюкзаке чистую рубашку, порвал ее на полосы ткани и стал смачивать их из бутылок с питьевой водой. Но он еще не успел приложить и первого компресса, как почувствовал, что лоб Чель стал холодеть сам по себе. Это был знак, что ее организм окончательно сдавался. Стэнтон провел пальцами по горлу Чель и чуть ниже подбородка ощутил, насколько слаб ее пульс.

Судороги постепенно прекратились, и впервые за очень многие годы Стэнтон стал молиться. При этом он сам не знал, к кому обращены его мольбы. Но только не к тому Богу, которому поклонялся всю сознательную жизнь, не науке, которая предала его. Уже скоро ему придется в одиночестве выбираться из джунглей, так и не найдя способа помочь тысячам, а возможно, и миллионам людей, которым предстояло стать жертвами ФСБ. И он помолился за них тоже. За Дэвиса, Каванаг и остальных ребят из ЦКЗ. Помолился за Нину. Но больше всего продолжал молиться за Чель, которой уже ничем не мог помочь, как, впрочем, и никому другому. Когда она умрет, он останется жить с непреходящим чувством вины, с постоянным ощущением, что успел сделать слишком мало.

Он снова посмотрел на часы. 11.46 вечера.

С пола погребального зала на него смотрели древние черепа, чью загадку он так и не разгадал. Стэнтон не собирался оставлять Чель с ними наедине. Он вынесет ее отсюда. Он…

И только в этот момент до него дошла ужасающая мысль, что ему придется похоронить Чель посреди джунглей. И ему вспомнились ее слова, сказанные позапрошлой ночью, когда они сидели вдвоем, прислонившись к стене дома на окраине Киакикса. Казалось, с тех пор минула вечность. Она еще спросила его, знает ли он, зачем майя возжигают благовония на похоронах.

«Когда душа покидает тело, ей нужен дым, чтобы перебраться из срединного мира в потусторонний. А сейчас все здесь застряли в срединном мире».

Какие же благовония воскурит он для нее? Чем сможет их заменить?

А потом он вдруг вспомнил, что про благовония писал и Пактуль:

«Но когда я опустил свою птицу и поцеловал жалкий известняк пола, аромат изменился, и я больше не ощущал его где-то у себя в гортани, как это было чуть раньше».

Что, если запах и вкус воздуха во дворце изменились не случайно? Пактулю был хорошо знаком запах благовоний, которыми обычно пользовался Властитель. И если он не мог больше ощущать его с прежней силой, то не от того ли, что из него ушла горечь…

Стэнтон вскочил и взял Чель на руки. Ему необходимо было срочно доставить ее наружу.

Он вынес ее из склепа через нижний холл, а потом пристроил себе на спину и принялся одолевать первую лестницу. Тяжело было бы даже одному спускаться вниз, а сейчас ступени казались еще круче и ýже, чем прежде.

И все же несколько минут спустя они вышли под открытое небо и вдохнули свежего воздуха ночи. В десяти футах от северной стены пирамиды он нашел небольшую поляну, где было достаточно места, чтобы развести костер, и где, по всей вероятности, ставил прежде палатку Волси.

Стэнтон аккуратно пристроил Чель в углублении между двумя толстыми древесными корнями, а сам бросился к противоположной стороне храма. Там он в спешке собрал как можно больше веток бука, вернулся обратно и бросил кипу на землю перед Чель. Через минуту трут из сухой травы воспламенил костер, и языки пламени заплясали среди тьмы, устремляясь вверх, к небесам. Едкий запах бука наполнил все вокруг.

Стэнтон уселся перед огнем, держа голову Чель у себя на коленях. Положив руку ей на лоб, он пальцами поднял ее веки, как можно шире открыв глаза. Свои он тоже держал открытыми, хотя уже очень скоро от дыма и жара они стали невыносимо слезиться. Ведь если ФСБ проникала в мозг через сетчатку, то, быть может, и лечить его нужно было точно так же?

Пять минут в полном молчании Стэнтон сидел, держа голову Чель повыше и глядя, как разгорается костер. Он ждал реакции. Любой перемены, какая только могла наступить. Отбросив волосы с ее шеи, он постоянно замерял пульс. И при этом уже не смотрел на часы, совершенно забыв о них. А между тем секундная стрелка совершила последние два оборота, завершая отсчет времени для четвертой расы людей.

Миновала полночь.

Наступило 21 декабря.

Эпилог

Для миллионов людей на всей планете это действительно означало конец той жизни, которая была им привычна. Сколько ныне живущее поколение себя помнило, вектор прогресса непрерывно вел все к новым технологическим инновациям, урбанизации, более стремительному ритму существования. К 2012 году большая часть населения Земли уже жила в городах, и, если верить прогнозам, к 2050-му пропорция городских обитателей должна была увеличиться до двух третей.

Однако конец цикла Долгого отсчета времени все изменил. Некоторые из крупнейших мировых городских конгломератов подверглись такой жестокой атаке «болезни Тэйн», что уже никто не мог предсказать, станут ли они когда-нибудь снова полностью безопасными для проживания. Поскольку все еще не существовало никакого средства борьбы со смертоносными протеинами, каждый день обнаруживались все новые очаги заболевания, где немедленно приходилось вводить карантин. В торговых центрах, в ресторанах, в школах, в офисах и в общественном транспорте от Америки до Азии людям приходилось теперь постоянно сталкиваться с машинами, ликвидировавшими опасные материалы, и с бригадами «чистильщиков». Если только они не предпочитали бежать от всего этого.

В течение всего нескольких недель эпидемия вызвала массовый исход обитателей из самых больших мегаполисов. Экономисты и статистики предсказывали, что за грядущие три года численность населения Нью-Йорка, Сан-Франциско, Кейптауна, Лондона, Атланты и Шанхая может уменьшиться на четверть. Переселенцы направлялись в маленькие города, в отдаленные пригороды столиц или же в деревни, где стали быстро множиться сельскохозяйственные общины, жившие исключительно плодами собственного труда.

Но Лос-Анджелес и в этом ряду стоял особняком. «Болезнь Тэйн» затронула здесь буквально каждого, и для многих оставаться в нем было невозможно, даже если бы город вновь стал совершенно безопасным местом.