Читать книгу "Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро"

— Известна ли вам природа использованного яда? — спросил судья по уголовным делам.

— Увы, неизвестна! Найденные частички толченых зернышек заставили предположить растительное происхождение яда. Но, как оказалось, эти частички подмешали для отвода глаз, желая скрыть присутствие сильнодействующего яда, определить природу которого следствие так и не смогло.

— А какова цель столь сложного маневра? — спросил Ленуар.

— Выставить в качестве обвиняемого одного из тех, кто является своим человеком в доме и знает, где хранятся пряности, используемые слугами при приготовлении пищи. А так как я имел доступ на кухню и знал, где хранились пряности, эти частички в очередной раз указывали на меня как на убийцу. Таким образом, улики против меня накапливались и становились все более тяжкими. А вскоре было получено письмо господина Бальбастра, где четко говорилось, что в тот вечер я заходил на кухню. Но кто рассказал ему об этом, если не Фридрих фон Мальво? Сам Бальбастр на кухню не ходил и не мог меня там видеть. Далее господин де Сартин поведал мне о неизвестной мне роли госпожи де Ластерье, являвшейся креатурой особого отдела полиции; устраивая у себя приемы, Жюли собирала нужные сведения, а при случае даже проверяла честность некоторых добрых слуг короля.

Магистраты выслушали разоблачение с каменными лицами, и только Сартин еще сильнее сжал свои тонкие губы.

— Бурдо допросил Бальбастра, и тот, загнанный в угол, признался, что ему приказали познакомить меня с Жюли; однако назвать имя высокопоставленного лица, отдавшего сей приказ, он отказался, ибо испытывал перед ним поистине священный трепет.

Из осторожности Николя не стал упоминать о возможной принадлежности Бальбастра к одной из масонских лож.

— Не вы ли, дорогой, подтолкнули Бальбастра к сему демаршу? — обратился Ленуар к Сартину.

— Никоим образом, — сухо ответил начальник полиции. — Речь идет об инициативе совершенно неизвестного лица.

— Тем временем, — продолжал Николя, — господин фон Мальво бесследно исчез. Но прежде чем исчезнуть, он направил судье по уголовным делам письмо, где сообщил ряд подробностей, на основании которых меня можно было обвинить в убийстве.

— Верно, — подтвердил Тестар дю Ли. — А так как другого подозреваемого у нас не было, вы вполне подходили на эту роль. И если бы нам удалось вас арестовать, посадить в камеру и как следует допросить, то, возможно, вас бы осудили и…

— … приговорили и повесили! К счастью, дорогой мой, — прервал его Сартин, — покойный король рассудил иначе, иначе бы сегодня на вашей совести, коя, насколько мне известно, весьма чувствительна, камнем лежала бы судебная ошибка и смерть невиновного. Я помешал этому ради величия правосудия и блага государства.

Шумно вздохнув, судья пробормотал нечто невнятное.

— Добавлю, — произнес Николя, — новоявленный разоблачитель стал для нас полнейшей загадкой. Начав поиски, мы обнаружили, что он бесплотным духом въехал в королевство и так же выехал из него. Единственной зацепкой явилось упоминание Бальбастра о том, что он интересуется ботаникой, и также мой собственный вывод, что он недурно играет на клавесине. Прошу вас, господа, запомните эти детали. Словом, персонаж исчез, а мы продолжили расследование. В то время один мой старый друг, всегда помогающий мне добрым советом, сказал, что «убийство Жюли — это прикрытие для каких-то иных, неведомых нам деяний, и оно скорее всего будет не единственным». Слова его оказались пророческими.

Подняв руку, Сартин взял слово.

— Господа, комиссару Ле Флоку придется изложить некоторые события, непосредственно затрагивающие интересы короны и покойного государя, поэтому мне кажется нелишним напомнить вам о сохранении в строжайшей тайне всего, что вы сейчас услышите. Мы все внимание, господин Ле Флок.

Николя откашлялся и заговорил вновь:

— Когда меня попросили удалиться со сцены, то есть из расследования гибели Жюли де Ластерье, покойный король дал мне секретное поручение в Лондон. Госпожа дю Барри, каким-то образом узнавшая об этом, встретила меня на дороге в Шантийи. Затем по пути в Лондон меня несколько раз пытались убить и украсть у меня бумаги полномочного представителя Его Величества. Чудом избежав расставленных мне ловушек, я вернулся в Париж, где узнал, что, согласно завещанию госпожи де Ластерье, я являюсь единственным ее наследником. Кроме того, письмо Жюли, написанное в ночь с 6 на 7 января и тогда же отнесенное ее слугой Казимиром на почту, свидетельствовало, что примирение между нами возможно.

— Замечу, — произнес Сартин, — мне это письмо не кажется странным. Ведь если предположить, что против вас существовал заговор, и участники его хотели заставить нас поверить в вашу ревность, этот документ оправдывал вас и снимал подозрение об убийстве из ревности.

— Разумеется, если бы я получил его вовремя! Вы правы, сударь, аргумент вполне приемлемый, я сам долго его обдумывал. Однако письмо оказалось фальшивым. Знаток, умеющий отличить подделку от оригинала, готов подтвердить это перед судом. И получается, что тот или те, чья месть преследует меня неотступно, подложным письмом намеревались причинить мне вред. В самом деле, кто лучше меня знал почерк Жюли де Ластерье? Кто, кроме меня, располагал образчиками ее почерка? Все, вплоть до цитаты из Мольера, вставленной настолько неуместно, что она не могла не привлечь к себе внимание, указывало на меня как на автора поддельного письма. А если к подделке письма мы добавим еще и поддельное завещание, составленное без соблюдения надлежащих правил, тогда обе бумаги с легкостью оборачиваются против меня: эти фальшивки вполне могли меня раздавить.

— Так вы хотите сказать, — начал Ленуар, — что послание госпожи де Ластерье и ее завещание — фальшивки, и цель их — обвинить вас?

— Совершенно верно, сударь. Из разысканий доктора Семакгюса в Королевском ботаническом саду явствует, что ящик, содержавший образец пряного растения, именуемого гаитянским жгучим перцем и произрастающего на Антильских островах, оказался пуст, а опустошил его некий посетитель, явившийся в Сад незадолго до смерти Жюли де Ластерье. Этот человек по имени дю Мен-Жиро, жил на улице Сен-Жюльен-ле-Повр, в меблированных комнатах, принадлежащих господину Бальбастру, одному из участников расследуемой нами трагедии. Когда о наших открытиях узнали наши противники, они убили молодого человека и инсценировали жуткую сцену самоубийства. В совершении этого преступления подозреваются двое. Один, переодевшись капуцином, вышел из дома в светском платье, другой, в котором узнали Бальбастра, вошел в дом и спустя некоторое время вышел из него, дабы затем скрыться в особняке…

Тут Сартин так грозно сверкнул глазами, что ожидаемое всеми имя мгновенно умерло на устах оратора.

— … некоего могущественного вельможи. Да, господа, не забудьте, у органиста из Нотр-Дам найдены запятнанные кровью башмаки и плащ капуцина. Наконец, некогда принадлежавшие мне и вышеупомянутые сапоги, следы которых мы потеряли на улице Вернель, чудом возникли в комнатке на улице Сен-Жюльен-ле-Повр.