Читать книгу "Опрокинутый купол - Николай Буянов"

– КТО?

– Вайнцман, – деревянным голосом ответил Роберт.

Художник-декоратор лежал на полу, в проходе, лицом вниз. Мне была видна его шея, выглядывавшая между несвежим воротником рубашки и спутанными седыми волосами, которые по-прежнему торчали ершиком, обрамляя обширную лысину. Невозможно, чтобы такая тонкая шея могла удерживать голову. Невозможно, невозможно…

Стройный высокий силуэт возник на пороге, в приталенном пальто с модным кожаным поясом.

– Меня уже опознали или как? – сварливо спросила Ольга Баталова. – Долго мне еще торчать в коридоре?

– Говоришь, тебя послал русский коназ? – медленно проговорил Бату-хан.

Дым очага сворачивался в причудливые кольца, стремясь к отверстию в потолке большой юрты. У очага сидела на корточках диковатого вида старуха в изодранном халате, босая, но с дорогими золотыми браслетами на обеих руках. Седые космы совершенно скрывали ее лицо – видны были только обвислые губы, шепчущие заклинания на языке древних айнов, и крючковатый темно-коричневый нос. Бату-хан не знал, сколько ей лет. Она была такая же старая, как его родные прикаспийские степи – ровные, как стол, куда ни кинь взгляд, поросшие ковылем и изрезанные сероватыми солончаками.

Стоявший у входа в юрту начальник охранной сотни Арапша, заметив, что пленный замешкался, чувствительно пнул его ногой.

– Да, светлейший хан, – торопливо сказал тот, падая ниц.

– И он готов сдать мне город?

– Боюсь, что нет, светлейший хан. Он был бы рад… Но он не обладает достаточной властью…

– Ты лжешь! Как это твой коназ не обладает властью? Он не может приказать своим людям сложить оружие и вынести мне ключи от ворот?

– Тот, кто послал меня, велел показать вам дорогу через непроходимые топи и чащобы, – быстро заговорил пленник, боясь, что за его спиной вот-вот свистнет сабля. – Я могу провести твои войска мимо засек и заслонов, и ты, вплоть до стен города, не потеряешь ни единого человека.

– Я не собираюсь обходить заслоны, – резко возразил Бату-хан. – У меня много людей – в тысячу раз больше, чем звезд на небе. Что могут противопоставить мне урусы?

– Ничего, великий хан. Правительница Житнева княгиня Елань разослала гонцов в соседние княжества, надеясь на помощь. Только помощи не будет: ни Суздаль, ни Новгород, ни Устюг Великий не дадут своих воинов.

Хан улыбнулся уголками губ.

– Урусские правители предпочитают умирать в одиночку.

Дым, удушливый и привычный, проникал в ноздри, смешиваясь с резким запахом колдовских трав. Эта старуха, Тюль-апа, могла видеть в нем все причудливые переплетения линий судьбы – взлеты и падения, поражения и победы… Или – только победы. Лишь однажды, полгода назад, она не посмела открыть Батыю то, что сказал ей Священный огонь, и Батый ударил ее. А потом намотал ее седые волосы себе на кулак и рывком поднял над землей, указав на яму, в которой ревел голодный медведь.

– Обычно он не бывает голодным, – сказал Бату-хан, – потому что кормится мясом тех, кто мне неугоден. Но сейчас он стремится нагулять побольше жира, перед тем как впасть в спячку, поэтому не откажется даже от костлявой старухи вроде тебя. Так что тебе сказал Священный огонь?

Глаза колдуньи были пусты. Бесцветным голосом, застывше наблюдая за медведем, она произнесла:

– Боги благосклонны к тебе, как всегда, великий хан. Они уготовили тебе долгую жизнь и неисчислимые победы над врагами. Однако они кровожадны, как и подобает истинным воинам, и требуют обильной жертвы.

– Говори яснее.

– Священный огонь сказал мне, что младший из Чингизидов, светлейший хан Кюлькан, падет от урусской стрелы, как только солнце повернет на зиму и реку Итиль скует лед. Не гневайся на меня, я лишь передаю тебе волю богов…

Батый отпустил волосы старухи. Та упала на стылую землю и осталась лежать, точно нелепая тряпичная кукла. Хан верил ей. Пожалуй, больше, чем многим своим советникам, часть из которых – он это знал наверняка – с удовольствием вонзили бы ему нож в спину, отвернись он хоть на секунду. Сам Кюлькан, сын солнцеподобного Чингисхана, трижды подсылал к Батыю наемных убийц, и трижды верный Арапша – тот, кто стоял сейчас у входа в юрту правителя, заслонял собственным телом своего господина. Субудай-багатур, один из главных военачальников Батыя, негромко сказал:

– Светлейший Кюлькан – великий полководец. В бою он бесстрашен, но дело ли полководцу идти впереди войска, словно простому нукеру? Твой дед всегда находился позади своих воинов и выигрывал битвы девятью словами. Вот в чем заключается истинное величие. Если ты, солнцеподобный, напомнишь Кюлькану об этом…

– Светлейший Кюлькан – великий полководец, – перебил Бату-хан, повторив слова советника. – И великий человек. Боги требуют жертву во имя грядущих побед. Они обидятся, если ее не получат.

Тело Кюлькана с должными почестями сожгли на погребальном костре на центральной площади павшего города Коломны, где стояла разрушенная церковь Вознесения. Вместе с ним на костре погибли сорок самых красивых коломенских девушек – они должны были последовать за монгольским ханом в заоблачный мир. Заслоняя лицо от нестерпимого жара, Субудай подошел к Бату-хану, наблюдавшему за погребением.

– Ты не назначил преемника погибшему, ослепительный, – заметил он.

– Пусть его сотнями командует Бурундай. Он опытный воин, – ответил Батый.

И удовлетворенно подумал: боги получили свой кусок мяса. Старуха не наврала, ее пророчество сбылось. Впрочем, как и все остальные.

– Зачем твой коназ хочет, чтобы я взял Зитноф?

– Я всего лишь слуга, светлейший хан, – сказал пленник. – Мой господин хочет быть твоим сюзереном – это лучше, чем погибнуть от татарской сабли. Город Житнев – это его подарок тебе.

Хан легко поднялся на ноги. Поигрывая плетью, подошел к пленнику и приподнял его подбородок, увидев страх в потемневших глазах.

– Твой господин не управляет Зитнофом. Его земли лежат к северу, за урусской торговой столицей, где живут купцы. Возможно, он хочет, чтобы я повернул на юг. А возможно – чтобы мои воины увязли в болотах и заблудились в лесах. Я не верю тебе.

Он повернулся к Арапше.

– Пусть этой собаке всыплют сто плетей. А не скажет правды – еще двести.

Урус закричал что-то, забился, но два дюжих нукера уже завернули ему локти за спину и выволокли из юрты.

– Только не переусердствуй, – проговорил хан. – Он не должен подохнуть раньше времени.

В юрте по-прежнему пылал очаг и дым растекался по потолку. Колдунья, поджав грязные пятки, сидела на полу, бормоча что-то под нос и рисуя палочкой в белесом пепле одной ей известные знаки.

– Я не верю ему, – повторил Бату-хан. Кроме него и старухи Тюль-апы, в юрте никого не было – не дело приближенным знать, у кого светлейший испрашивает совета. Он – бог, он волен решать сам.