Читать книгу "Случайные боги. О людях, невольно ставших божествами - Анна Делла Субин"

о рациональности. Миф – это и есть просвещение. Он требует от нас провести работу по трансформации. Он стремится докопаться до истоков, до причин, объясняющих, почему предметы и явления такие, какие есть, а не другие, чтобы таким образом определить контуры будущего. Различные представления о божественном определяют формы политического правления.

«Политическая теология политеистична, как политеистичен любой миф», – приходил к заключению Шмитт, по привычке отмечая многогранность ее потенциала. Для многих поборников независимости Индии, понимающих, каким образом индусский политеизм в течение долгого времени использовался против их родной страны, свободы можно было добиться посредством политики настолько нестандартной, что ее нельзя было даже вписать в рамки монотеизма. Она была короче в написании – не столько монотеистична, сколько монистична: в ее основе лежала ведическая идея, проповедуемая такими гуру, как Вивекананда, в соответствии с которой дуализма в любых его проявлениях – таких как Бог и мир, материя и дух, друзья и враги, – попросту не существует. Смущенно опуская глаза при упоминании долгой истории утверждений о том, что в борьбе за демократическое будущее своей страны индийцы поклонялись британским офицерам и монархам, считая их богами, борцы за независимость начисто стерли любые различия между человеком и божеством. Единство будущей независимой Индии должно напоминать единство божества – каждый гражданин при нем будет составлять частичку божественной сущности. Но для этого, как писала историк Мелинда Банерджи, требовалась ловкость рук (7), чтобы основать самую что ни на есть специфичную, хорошо вооруженную и ограниченную строгими рамками индийскую нацию, базируясь на универсалистских принципах божественной исключительности, стирающих границы между территорией и народом. Для этого требовалось мифическое мышление – в итоге к делу подключился Священный Мужчина из «Ригведы».

Разрубленное на части божественное естество Священного Мужчины служило идеальной иносказательной притчей с точки зрения демократии. Миллионы тружеников на заводах, фабриках и полях выступали в роли его ног и ступней, предприниматели символизировали торс, солдаты – грудь, а ученые мужи – голову. Политикам, как вообразил в своей работе «История Индии, если ее смотреть во сне» (1875) бенгальский интеллектуал Бхудев Мукхопадхай, достался, вполне естественно, его рот. Древний ведический миф о Священном Мужчине трансформировал обширное многообразие Индии в единый организм, объединенный общей волей и делом, разделенный на части, но все равно единый и неделимый. Если божественное начало в равной степени присутствует в душе каждого отдельно взятого человека и неотделимо от него, то и человек, в свою очередь, тоже обладает аналогичным правом на присутствие. Демократия – это космическое состояние человека (8), естественное и сверхъестественное одновременно. «Король или правитель, несомненно, являются частичкой Бога», – утверждал в 1907 году Б. Г. Тилак в своей речи, намекая, с одной стороны, на осуждение индийцев за то, что они обоготворяли британцев, с другой – на европейское понятие божественного права королей:

Но в соответствии с Ведантой то же самое относится и к каждому подданному из числа местного населения… Король в определенном смысле, может, и представляет собой божество, однако конфликт между ним и подданными призывает новое божество, уже его превосходящее. И если дело народа праведное, второе спокойно поглощает первое… Забывая о справедливости, божественный король тут же теряет свою божественность.

По аналогии с пожирательницами огня, которые могут от доброжелательности перейти к злу, несправедливый король превращался в асуру, то есть демона. В этом случае, если верить Тилаку, его надо было заменить божеством покрупнее – в революционной теологии богом народа. После Первой мировой войны британцы ввели в Индии выборы – с целью не столько подготовить почву для независимости, сколько консолидировать колониальное правление, в том числе путем разделения индусов и мусульман на два разных электората.

Хотя многие индийские лидеры первые выборы бойкотировали, ссылаясь на то, что, по сути, те представляли собой вивисекцию Индии, сама по себе идея голосования с ее ритуалом тайного волеизъявления обладала несравненным могуществом. Призывы к божественной демократии вдохновляли народ, ведь Индия боролась за освобождение от демонов-королей, всех этих эдуардов и георгов, сменявших друг друга. Политики говорили на языке идиом священного, но так, чтобы это выглядело не только метафорой. «Национализм – это религия, идущая от бога» (9), – заявил в своей бомбейской речи мистик и борец за свободу Шри Ауробиндо Гхош. «Национализм бессмертен; национализм не может умереть, он ведь не человек». В этой борьбе забрезжил лучик надежды. «Бога нельзя отправлять в тюрьму», – советовали йоги.

* * *

Нации существуют только в нашем воображении. Чтобы они обрели черты реальности, политикам, вызывающим их к жизни, тоже надо очиститься. Когда 15 августа 1947 года полуночный бой часов возвестил о рождении республики Индия, хрупкому телу святого праведника, служившего ее воплощением, было не до пиршеств. Когда Джавахарлал Неру в Дели вступал в должность первого премьер-министра страны, принимая власть из рук британского вице-короля лорда Маунтбеттена, Махатма прозябал в трущобах Калькутты, расположившись в грязном, обветшалом доме, голодая и пребывая в мрачном расположении духа. Праздновать историческое событие он отказался, видя в нем лишь ожесточенный конфликт с близнецом Индии Пакистаном, родившийся одновременно с республикой.

В определенном смысле соглашение о разделе Индии стало мрачной кульминацией концепции мировых религий, придуманной в конце XIX века. Идею переселения народа по религиозному признаку – мусульмане из Индии ехали в Пакистан, индусы и сикхи из Пакистана в Индию – можно было осуществить только путем материализации религий и превращения их в герметичные, изолированные сущности со строго определенными границами, нуждающимися в постоянной охране. В рамках такой современной систематики сотням тысяч тех, кто в ходе переписи населения 1911 года назвал себя «магометанскими индусами» (10) или поклонялся пророку Мухаммеду как аватару Вишну, попросту не нашлось места. Как и обособленной группе раджпутов, дававших каждому ребенку сразу два имени, мусульманское и индусское, либо приверженцам культа Никалсейна, чья вера обитала на самых отдаленных аванпостах религий.

Полночь Махатма проспал, но в два ночи проснулся и стал читать строки из «Бхагавадгиты», ведь субконтинент погрузился в пучину насилия и хаоса, в конечном счете унесшую два миллиона жизней. Выдвинутая Безант идея самоуправления скорчила горькую гримасу – в результате оговоренного с Британией переселения, которое та считала необходимым условием для обретения независимости, без крова остались пятнадцать миллионов человек. Ганди пророчил, что встать на ноги они смогут, только когда вернут дома, хотя большинству из них это так и не удалось. За ужасы раздела Индии на Махатму со всех сторон сыпались обвинения. Националисты из числа индусов утверждали, что он, неоправданно придерживаясь примиренческих позиций, проявил чрезмерную терпимость к мусульманам, в то время как мусульманские лидеры возлагали на него вину за проведение индийской антиколониальной политики в русле индуизма, в рамках