Читать книгу "Синие горы - Елена Ивановна Чубенко"

вырастил его один и отправил в Суворовское. Нашёл потом себе новую подругу, прожил с нею лет восемь.

«Фигура модельного плана», — как её окрестили знакомые Георгия. Ездил с нею в Питер и Кисловодск, лечились в Ессентуках и Минводах. Наряжал, как куклу. Да на куклу она и походила, если присмотреться. Кукольно красивые глаза, фигурка Барби, на полголовы выше своего «Папика Эрастовича», как она его снисходительно называла.

Удрала от него с командиром части, где служил и Георгий. Командир был заметно стройнее, выше, моложе и перспективнее — перевели из Кяхты в Кубринск.

Брошенный кадровик «поплыл». Плаксиво жаловался по телефону всем своим подругам по службе, просил совета.

И сегодня Нина понимала, что разговор будет крутиться опять вокруг сбежавшей «куклы».

Так и получилось. Ещё только увидев в окно торопливо идущего к кафе Эрастовича, поняла — разговор про разбившуюся семейную лодку. Это уже начинало надоедать. Но почти двадцать лет работы бок о бок обязывали сопереживать по поводу семьи.

Кстати, у самой Нины с этим делом было совсем глухо. После операции в онкологии, когда лишилась одной груди, жизнь стала совершенно иной. И дело было даже в груди этой, выброшенной хирургом. Хотя, чего кривить, и в ней тоже.

Три или четыре года она наблюдалась, проверялась, сдавала анализы и радовалась, что всё хорошо закончилось. Ремиссия была стойкой. А муженёк съехал сразу, как только она вернулась домой после операции. Детей до этого Бог не дал, а потом… А потом и не до детей стало. Неизвестно, чем обернётся в дальнейшем, может, и вторую красоту пришлось бы выбросить. В общем, два обломка от семейных лодок они были — Нина и Эрастыч.

Он увидел её за привычным столиком, где частенько вместе перекусывали по-холостяцки.

— Ну, рассказывай, что у тебя там? Только не говори, что вернулась и простил, — нависла она над столом в позе следователя. — Нет-нет, я не общаюсь с ней, — испуганно замотал он головой. Пригладил лысину ладонью, привычно заказал кофе и булочку и спросил, строго глядя на Нину:

— Ты знаешь меня сто лет. Что во мне не так? Я ещё нестар. Я ещё, ну, как мужчина вполне себе… Я состоятельный. Я могу позволить любой отдых с подругой — в России, за границей. Ну почему не так всё? Почему они уходят? А? Ответь мне как сержант подполковнику, Нин! Честно ответь.

— Георгий!.. Ну, ты как маленький. Вот кто они были, твои жёны и боевые подруги? Ну, кто? Честно мне скажи как подполковник сержанту. Молчишь? Да профурсетки они. Ты им не как мужик нужен, а как кошелёк на ножках. Так ведь?

Тот, поковыряв ложечкой залитую сиропом румяную «улитку», поджал губы.

— Так. Получается так.

— Ты вот сейчас знакомишься где-нибудь, приглядываешь себе кого?

— Ну, не то что знакомлюсь… Познакомили уже меня с одной, — неохотно протянул он, а потом довольно улыбнулся.

— Во-о-от. И ты ей сразу: «Я состоятельный, у меня пенсия, приработки, то сё?» Дурак ты. Да сейчас на тебя, как мухи на говно, даже восемнадцатилетние налетят, только бумажник свой засвети да пообещай, что в Мариинку свозишь, как ту в прошлый раз. Дурак!

— А что делать-то? Нин? Ну, не доживать же мне одному. Мне ж ещё пятидесяти нет. — Он отвернулся к окну, потом взял салфетку из подставки и промокнул вспотевшую лысину.

— Нормальную ищи. Не куклу! Оттого, что рядом с тобой модель будет идти, ты кучерявей не станешь. И выше тоже, уж извини. Ищи обычную бабу, с мозгами. Которая тебя полюбит, а не деньги, — психанула Нина.

— Ну-у-у… не знаю. Я думал, ты мне присоветуешь что… Давай, я вас с нею познакомлю, и ты скажешь, как она тебе, — неуверенно попросил он.

— Ещё интереснее. Хотя давай! — Нина хлопнула остатки кофе из чашки, завернула нетронутую выпечку в салфетки. — Побежала я на пост. Звони, прибегу к тебе, на смотрины. — И затопала берцами по кафелю.

Через пару недель Эрастович и впрямь позвонил:

— Нин, забегай, если время есть.

Та, не переодеваясь, в спецовке ЧОПа и берцах, суровая, как прокурор, через часок была уже на месте, у дверей квартиры сослуживца. Никакой новой подруги там не было. Сам он собирал в углу стопки папок, выстраивая из них многоэтажную пирамиду. К ней пристраивал новую. В коробку из-под обуви складывал печати.

— Эрастыч? Это откуда у тебя столько печатей? — удивилась Нина.

— Драсьте! Я ж у них у всех. — Ногой он сдвинул папки поплотнее. — Бухгалтером. Что же, мне каждый раз бежать за печатью? Так удобнее.

— А… А чего ты сегодня всё сдвигаешь в угол? Не с молодой ли тут танец новобрачных собрался танцевать? — съязвила Нина.

— Ерунда всё, Нина, ерунда. Садись вон, диван свободный. Короче, сделал я ей в пятницу предложение. А она, представляешь, говорит мне: «Замуж? Ты кто вообще? Штабной полотёр. Я бы, конечно, вышла, но за боевого офицера, а не за штабиста».

И таким тоном, Нин. Я себя ростом в метр почувствовал. — Он спрятал от Нины взгляд, зарывшись в папки.

Нина устало плюхнулась на диван.

— А что я тебе говорила? Я ж говорю — профурсетки!

— Ну, что ты заладила: «профурсетка, профурсетка». Может, она и права. Росту во мне никакого, и славы боевой за мной не замечено. Ну, стрелял на стрельбах лучше всех, так кто это видел? Но я не за этим, Нин, тебя позвал. В общем, вот. — Он сунул ей в руку заявление.

Нина бегло пробежала глазами — об увольнении из части. Под ним — второе. Об увольнении из ЧОПа. Осипло переспросила:

— И?

— Я сходил в военкомат. Ухожу добровольцем. Дали неделю утрясти дела. Я ей докажу, что не полотёр, — как-то неуверенно произнёс он.

— Георгий Эрастыч! Вы в своём уме!

— Нин, мы ж сто лет, как договорились, что на «ты»..

— Ты от ответа не уходи и не финти. Ты с ума, что ли, сошёл? Тебе через год полтинник. Какой «доброволец»? Ты же, кроме книги приказов, ничего тяжелее в штабе не поднимал!

— Ну, не утрируй, тащ сержант. Я учился в высшем военном училище, где военные дисциплины, между прочим, в приоритете, а не навыки переноски книги приказов. Заметь — одни пятерки. Короче, чего теперь тут кулаками махать — заявление моё приняли на работе, так как я уже из военкомата принёс список, что мне подготовить нужно. В ЧОП сама отдашь.

До Нины дошло, что Эрастыч не шутит. А ей то ли плакать, то ли смеяться.

«Какой с него вояка?» — думала она, исподволь наблюдая за ним: невысоким,