Читать книгу "Холодные песни - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич"

«Дорогой Ззолет! Свяжитесь со мной для интервью». У меня были только надписи на кирпиче, металле, плитке, асфальте и дереве. Меня пустили на место преступления, разрешили фотографировать, но запретили расспрашивать.

Не помню, сколько длилось это «расследование». Неделю, две, месяц? Я потерялся в днях и фотоснимках.

Пришел в себя, когда на карточке закончились деньги. Небольшая заначка и безотзывный вклад в банке, тоже небольшой, не решали проблему хлеба насущного. Надо было вернуться к работе. Продолжить цикл «Улицы города», поискать другие инфоповоды, поудить на бирже фриланса – что угодно.

Но у меня опускались руки.

Когда истощились запасы макарон и пельменей (на весь морозильник – упаковка сосисок с сыром), неопределенность скрутила так сильно, что я отправил админу-владельцу портала архив снимков с предложением написать статью о Ззолете. Проделки безысходности.

Он ответил не сразу – я уж было занервничал, что и эта ниточка порвалась. «Статья про надписи – ок. Думаю, вам также будет интересен один заказ. Статья о староверах. Можно в форме интервью, на ваше усмотрение. Адрес и условия оплаты ниже». Я удивился. Прежде админ не заказывал – брал что дают. Но все случается однажды.

Оплата – мой недельный заработок на заметках о городе. Я поспешно согласился, словно боялся, что админ передумает: «Предложение не актуально. Получено согласие от другого интервьюера». Затем проверил адрес по карте. Квадратик в историческом центре. Ладно, хорошо…

Староверы.

Почему он решил, что меня это заинтересует? Шаблонная формулировка?

Нужный адрес я нашел, углубившись во дворы от пешеходной улицы. Через арку с закругленными углами – так строили, чтобы повозки не отбивали откосы, – попал в «деревенский» дворик.

Одноэтажный кирпичный дом на несколько квартир, примечательный зловещей печной трубой и убогим окружением. Поленница (для мангала? или фурычит печное отопление?), накрытая брезентом – сверху несколько кирпичей, чтобы не сдуло. Деревянные сараи с провалившейся крышей. Такого добра в городе хватало – только сверни с туристического маршрута, отдались от витрин.

На скамейке сохли подушки, на веревках – одежда: темно-синяя рубашка, черные штаны, темно-зеленая вязаная кофта. У крыльца валялись набитые мусором столитровые мешки. Цвела сирень. На подоконниках, между мутным стеклом и желтоватыми занавесками, стояли эмалированные кастрюльки с рассадой. Одно окно заклеили фольгой.

Входом в квартиру служила деревянная пристройка-будка. Я не нашел кнопки звонка и постучал в рассохшуюся дверь. Мелко задребезжал жестяной почтовый ящик. На костяшках пальцев остались бордовые чешуйки.

Мне открыла сухонькая старушка в халате.

– Здравствуйте. Я по поводу интервью.

– Это прально, прально, – закивала она. – Заходи, не мерзни.

Было градусов двадцать, конец апреля, я взмок под джинсовой курткой, но согласился не мерзнуть – и зашел.

За тамбуром начинался коридор. Я заметил баллончики с аэрозольной краской, шесть или семь, которые кучковались у стены. Старушка провела меня в комнату с большим круглым столом, покрытым кружевной скатертью с кистями. Обстановка отдавала стариной, антикварностью. Фаянсовые шкатулки. Ажурные вазы. Огромный ренессансный шкаф, потертый и угрюмый, с массивной медной ключевиной.

Я сел на предложенный стул, положил на стол диктофон, нажал «запись» и глубоко вздохнул. Пахло ветхостью. Мысли мои крутились вокруг баллончиков с краской. Так вот почему до сих пор не пойман Ззолет – кто заподозрит старушку? Я улыбнулся.

– Чайку? – спросила старушка. Она устроилась на софе – согбенная спина, сложенные на коленях морщинистые руки.

– Спасибо, не надо. – Старушка смотрела на меня внимательными выцветшими глазами, но отчего-то было неуютно; захотелось поскорее закончить и уйти. – Мне сказали, вы знаете много интересного про староверов.

– Про кого?

– Про староверов. Старообрядцев. Раскольников. Хм, мне написали из газеты, только сетевой, в Интернете… не важно. Думал, вы знаете…

Старушка странно встрепенулась – будто в замедленной съемке.

– А, были такие. Только они не так себя называли.

– А как?

– Не помню. Не знаю как. Мне бабушка рассказывала…

– Она здесь жила?

– Не в этом доме. Но место это. Могилы растоптали, разгладили и живут… вот так.

– Какие могилы?

– Кладбище нарушили… Не знаю уж…

Старушка вытянула шею и посмотрела на что-то в углу комнаты. Я тоже глянул. Там был муравейник. Шевелящаяся гора из веточек и травинок. Я посмотрел себе под ноги, но не заметил ни одного муравья. Хорошие букашки. Может, сделать заодно заметку про необычных домашних питомцев?

– У них своя вера была. Старая, давнишняя.

Я повернулся к хозяйке:

– И Бог другой?

– Да бог его знает, мож, и другой… Да, кажись, не тот…

– Молитвы свои были?

– Молились они по-своему. Имя повторяли. Долго повторяли.

– Какое имя?

– Не знаю. Бога своего. Имя это они искали вокруг.

– Как это?

– На камнях, на земле, на деревьях. Иконостасы у них везде, в природе… Мне так говорили…

– Бабушка?

– Бабушка.

– Что еще говорила?

– Дак они в церковь ходили, но в свою… держались своей веры. У каждого свой мирок… Ну, жили они в своем.

– А посты?

– Посты свои. Не христианские, да. И праздники у них другие. Не знаю какие, но не наши… А крестились они как-то странно. Когтем, кажись…

– Это как – когтем?

– Ну, так… – Она подняла руку и изобразила полусогнутыми пальцами букву «С». Так дети показывают звериную лапу.

– А монахи у них были?

– Монахи? Не знаю про это ничего.

Она покачивала седой головой, вспоминая. Я не мешал вопросами.

– В темное всегда одевались, да… Ножами не пользовались, не знаю почему… И хоронили друг друга странно. Заворачивали целиком, кроме лица, кулек с человеком такой, и камнями закидывали… По ночам хоронили, без гроба…

– Чернокнижники?

– Да откуда мне знать. Но книжки у них черные были, да, с картинками… Бабушка казала… А на картинках в смоле люди горят… этого души, наверное… и вот языки… языки к ним черные тянутся… – Она резко вскинула голову и широко раскрыла глаза, словно призывая испугаться.

– А где они жили?

– Отдельно жили. Дом стоял. Или два… По ночам выходили. Ток так. Вера своя, скрытая… А когда мама моя подросла, их уж не было… не помнила мама их… Убежали они от людей, в глуши, в землянках поселились, под землей… А потом сожгли себя. И все.

– Как сожгли?

– Закрылись в землянках, сеном обложились и сгорели.

– Зачем?

– Не знаю… Мож, за ними волк пришел…

– Какой волк?

– С гривой. Большой волк с гривой. Они его боялись… или навыворот, не знаю… – Она передернула острыми плечами.

В доме ощущалось нечто странное. Я нервничал без видимой причины и посматривал на дверь, вернее, на проем без двери, справа от которого был муравейник.

– А вы не знаете, может, про них, про староверов этих, где-то писали? В газетах, книгах?

– Нигде об этом