Читать книгу "Я и мой летучий мышь - Дарья Ковальская"

— Да не переживай ты. Все будет хорошо.

На меня сурово посмотрели. За дверью пискнули. Пых дернулся.

— Все будет хорошо, — сообщила я в сорок второй раз.

В дверь тихо постучали. Задумчиво смотрю на нее. Неужели опять?

— Кто там еще пришел?

— Не открывай!

Хмуро смотрю на Пыха. Тот сидит взъерошенный и нервно дергает крыльями.

— Почему?

— Опять цветы принесли. В прошлый раз Шу чуть не умерла!

— Это была аллергическая реакция на цветы, ты же помнишь.

— Нет. Это злой умысел! Кто-то желает ей зла. А теперь, когда она так беспомощна…

Дверь кухни с грохотом открылась, и на пороге возникла «повитуха». Выжидательно на нее смотрим. Я — напряженно. Пых — с ужасом, видимо, из-за пеленки с капельками крови, которую она держала в руках.

— За палец тяпнула, — прорычала женщина, демонстрируя окровавленный мизинец. — Чтоб ее…

— Как Шу? — пискнул Пых, не обращая внимания на опухший мизинец.

— Нормально. Двое! Иди смотри, папаша.

Пыха сдуло ветром. Я пошла следом за ним, мысленно пытаясь успокоиться. Все это время я пыталась вести себя непринужденно и ровно, дабы Пых поменьше волновался. Но и сама пережила пару неприятных моментов, когда Шу пищала особенно громко.

— А ты куда? — Проход закрыли мощной грудью и не менее внушительным бюстом. Смотрю на лицо, усеянное прыщами, и пытаюсь понять, почему ведьма не может извести даже это? Вроде бы должно быть просто. Другим же внешность исправляет, и даже удачно вроде бы. Или тут действует закон врачей: не пей собственные настои, если жить хочешь долго и счастливо. — Деньги гони и иди!

Мне под нос сунули лопатоподобную ладонь с замотанным пальцем. Прикусив губу, роюсь в кармане, выуживая монеты.

— Две серебряных, как и обещала.

— Три! — снова сунув окровавленный палец мне под нос. — За травму.

Пришлось платить три. Нет, я не транжира, но так хотелось посмотреть на мышат…

— Спасибо. — Монеты сгребли в кулак и сунули в карман, после чего меня потащили к двери, в которую, к слову сказать, снова постучали. Вспоминаю все те букеты, что день за днем доставлялись к моей двери. И это посреди зимы, заметьте. Не знаю, кто из горожан решил так намекнуть на свои сокровенные чувства, но наведываться тайный поклонник не спешил, заставляя меня теряться в догадках. А цветы мы все же сбывали, поскольку у Шу оказалась сильнейшая аллергия на пыльцу… Я сохранила лишь один букет. Он стоял у меня наверху в вазе и напоминал о прошедшем лете. Странно, но цветы и не думали вянуть со временем. Надеюсь, что они дадут корешки, и я смогу их посадить в горшок.

— Ну ежли чего, зови, — закончила свою речь повитуха.

Опомнившись, киваю и заверяю женщину, что всенепременно и т. д. и т. п., после чего открываю дверь и… вижу его…

Знаете, когда смотришь в глаза человека, о котором думаешь каждый день и каждую ночь весь последний год, мир словно уплывает из-под ног. Я даже не заметила, как повитуха ушла, хмыкнув напоследок. Не услышала, как Пых крикнул, чтобы дверь закрыли, а то дует. Я вообще мало что замечала в тот момент. Просто стояла, смотрела на него.

— Привет, — сказал он. — Можно войти?

Киваю и отступаю назад. Он проходит мимо, в нос ударяет запах морозной свежести, кожи и меха. А еще его личный, едва уловимый запах, который, кажется, я стала различать только теперь. Он проходит к камину, стягивает перчатки и протягивает руки к теплу. Пламя подсвечивает лицо, которое из-за огня кажется не столько бледным, сколько бронзовым.

Закрыв дверь, молча стою, не зная, что делать. Я ведь так хотела никогда его больше не видеть. Тогда почему я стою и молчу? Это ведь так просто — указать на дверь.

— Ты получала цветы?

— Да.

— А конфеты?

Кошусь в сторону кухни. А Пых говорил, что запах шоколада мне просто чудится.

— Да, наверное… Так это ты мне их посылал? А зачем?

— Не могу без тебя, — не отрывая взгляда от огня.

В груди замирает сердце. Судорожно выдыхаю, пытаясь собраться с мыслями и успокоиться.

— Я… я не верю.

— Я знаю. Но мне уже наплевать.

Вздыхаю и смотрю на него исподлобья.

— Скажи, чего ты хочешь? — Он поворачивает голову и смотрит на меня в упор.

В ответ я упорно изучаю носки своих сапог. Ну не могу смотреть ему в глаза. Не могу. Хоть режьте.

— Покоя.

— Я его обеспечу.

— Тишины.

— Никто тебя не потревожит.

Молчание. Хм, а носок у правого сапога-то прохудился. Надо будет подклеить.

Странно, но я ему верю. И все равно не понимаю: зачем ему все это надо? А поверить в то, что он и впрямь влюбился, — не могу. Это все равно что поверить в то, что солнце больше никогда не взойдет. Глупо и не смешно.

— А умереть ради меня можешь? — спросила я, поднимая голову и смотря на него.

— Я уже умирал, — пожимает плечами он.

Стоять на расстоянии нескольких шагов и не иметь возможности коснуться его. Стоит. Ждет.

— Я…

— Да любит он тебя, любит. Чуть не чокнулся, когда ты уехала.

От неожиданности вздрагиваю и оборачиваюсь. Смотрю на Мэг в образе старушки, стоящей за моей спиной.

— Я ненадолго, — пояснила она. — Просто вижу, что вы без меня здесь никак. Ты хоть скажи, мне-то ты веришь?

— Это кто?

Отмахиваюсь от василиска и подхожу к ней. Мне улыбаются, подмигивают и бросают грозный взгляд в сторону насторожившегося василиска.

— Любит он тебя до безумия, любит. И ты его любишь. — Взгляд василиска мгновенно переметнулся с нее на мое лицо, жадно вглядываясь и ища подтверждение выше сказанному. Краснею и опускаю взгляд, усиленно рассматриваю свои сапоги. — А потому хватит вам ходить вокруг да около: живите спокойно и счастливо. — С этими словами она исчезла так же неожиданно, как и появилась. Я только глазами хлопнула.

А в следующую секунду меня крепко обняли, прижав к груди. Застываю, старясь не шевелиться и даже не дышать.

— Больше не отпущу. Никогда, — шепнул он мне на ухо, утыкаясь носом в висок.

— Только попробуй, — отвечаю я, чувствуя, как слезы так и покатились по щекам.

Они и сломали плотину. Теперь уже я сама прижимаюсь к нему, жмурясь от счастья и давая себя обнимать. Повернув голову, я почувствовала, как его губы коснулись моих губ, обжигая почище раскаленного железа. А еще через секунду вредным голосом одной знакомой мыши громко и возмущенно спросили:

— Ну и долго вы тут целоваться будете?