Читать книгу "Как работает музыка - Дэвид Бирн"

Конечно, в больших городах люди всегда могли пойти послушать выступления профессиональных музыкантов. Даже в маленьких городках артисты за деньги играли на танцах и свадьбах – и продолжают играть сегодня. Не вся музыка исполнялась любителями. Но 100 лет назад большинство людей жили за пределами больших городов и могли насладиться музыкой только в исполнении друзей и членов семьи. Таким образом, многие, вероятно, никогда не слышали оперу или симфонию. Была, конечно, вероятность услышать музыку в исполнении странствующей группы, но по большей части людям за пределами крупных городов оставалось уповать только на собственные исполнительские возможности. (К началу ХХ века была создана сеть из десяти тысяч региональных исполнительских центров под названием Шатокуа[85], где люди могли слушать музыку и лекции приезжих исполнителей.A)

Эллен Диссанайк, культурный антрополог и автор книги “Homo Aestheticus”, говорит, что в ранние времена – в доисторические времена – искусством занимались сообща, это укрепляло сплоченность группы и тем самым повышало ее шансы на выживание. Другими словами, письмо (рассказывание историй), музыка и искусство имели практическое применение с эволюционной точки зрения. Может быть, в музыке действует тот же принцип, что и в игровых видах спорта: с тем, с чем не может справиться музыкант в одиночку, справится музыкальная «команда». Музицирование учит вещам, выходящим далеко за рамки написания песен и их исполнения[86].

Однако в современную эпоху стало считаться, что искусство и музыка являются продуктом индивидуальных усилий, а не тем, что порождается сообществом. Распространился стереотип гения-одиночки, повлиявший на наши представления о возникновении культуры. Зачастую мы думаем, что можем и даже должны полагаться на блаженных пророков, которые приведут нас в какое-то новое место, одарят своим прозрением и творениями, и, конечно же, эти пророки – кто угодно, но не мы. Идея не нова, но распространение коммерческих записей привело к гораздо более быстрому смещению парадигмы. Их распространение означало, что космополитичную музыку людей, которые жили в больших городах (музыку профессионалов), и даже музыку профессиональных музыкантов из далеких стран теперь можно было услышать повсюду. Любители и местные музыканты, вне всяких сомнений, были этим несколько напуганы.

Как уже рассказывалось в четвертой главе, первые проигрыватели могли не только воспроизводить музыку, но и записывать, поэтому в течение недолгого времени любой непрофессионал имел возможность стать записывающимся артистом. Поскольку качество этих записей было не очень хорошим, в основном они делались в жанре художественной декламации – люди просто записывали свою болтовню. Этакие аудиописьма. Или аудиооткрытки. Топорные записи местных певцов и салонных музыкантов некоторое время сосуществовали с записями профессионалов, которые распространяли производители проигрывателей. Но довольно скоро компании поняли, что можно заработать больше денег, если поток музыки будет односторонним, поэтому функция записи была устранена. Современная культура полна примеров того, как творческая работа непрофессионалов сводится на нет усилиями компьютерных компаний или разработчиков программного обеспечения, а также охранителей и лоббистов, продвигающих законы об авторских правах и интеллектуальной собственности. Музыкантов-любителей насильно задвинули на второй план. Вот вам и рынок, угождающий воле народа!

Джон Филип Суза твердо верил в значимость непрофессиональных музыкантов. Вот что он написал в своем эссе 1906 года «Угроза механической музыки»:

Широкая любовь к искусству проистекает из певческой школы, светской или духовной; из деревенского оркестра и изучения игры на тех инструментах, которые ближе всего к народу. У рабочего класса в Америке больше пианино, скрипок, гитар, мандолин и банджо, чем во всем остальном мире… [но теперь] их замещают автоматические музыкальные устройства.

Ибо когда в домах музыку можно будет услышать без труда изучения и без медленного процесса приобретения техники игры, полное исчезновение музыкантов-любителей станет лишь вопросом времени…

Волна дилетантизма будет сходить на нет, и рано или поздно останутся только механические устройства и профессиональные исполнители.

Но что будет с народной глоткой? Не пересохнет ли она? Что будет с национальной грудью? Не ввалится ли она?

Мне нравятся эти выражения – «народная глотка», «народная грудь»! Напоминает Уолта Уитмена.

Сельский танцевальный оркестр из скрипки, гитары и аккордеона должен был время от времени отдыхать, и в этот перерыв публика получала возможность пообщаться и отдохнуть. Теперь же, с приходом неутомимого механизма, возникает опасность, что танцы перестанут быть здоровым развлечением.

Это интересный нюанс, о котором вспоминают довольно редко. Суза говорит о том, что промежутки между выступлениями столь же важны – по крайней мере, в социальном плане, – как и сами выступления. Моменты, когда нас не развлекают, так же важны, как и само развлечение. Возможно, нет ничего хорошего в долгой непрерывной музыке. Немного нелогично, но я с ним, пожалуй, соглашусь. Перспектива прослушивания записанной музыки казалась Сузе «столь же неудачной и нелепой, как [поедание] консервированного лосося на берегах форелевой речки»[87].

Да, возможно, Суза был паникером со своенравным характером, но в чем-то он точно был прав насчет непрофессиональных музыкантов. Я сам начинал когда-то без специального образования. В течение многих лет мои амбиции не простирались дальше музицирования с друзьями для собственного удовольствия. Некоторые мои песни, ими я горжусь больше всего, появились благодаря наивному энтузиазму, а не из профессиональных соображений. Создание музыки всегда подразумевало общение, и в процессе я встречал людей, которых иначе точно не встретил бы. Застенчивость и неумение вести себя в обществе я прятал за музыкой, благодаря чему мне было проще уживаться с окружающими. Все это шло в придачу к занятиям музыкой, причем техничность и виртуозность ценились очень мало.

К категории дополнительных благ можно также отнести позицию дилетанта «мне всё до лампочки». Испанский режиссер Фернандо Труэба утверждает, что у многих режиссеров лучшие фильмы те, с которыми они особо не парились. В таких фильмах, по его словам, больше души, чем в «шедеврах», в которые режиссер вкладывал всего себя. Дилетантство (или, по крайней мере, отсутствие претенциозности) часто идет только лишь на пользу.