Читать книгу "Странный мир - Сергей Калашников"

А пока заходит ко всем подряд, прикидывается мирным гостем, вроде как насчёт торговли интересуется. Мёд, воск и поковки — это у него имеется. Есть, что предложить в обмен на зерно — единственное из того, что тут производится такого, что представляет собой реальную ценность.

Дары, угощение, неспешная беседа, расспросы о видах на урожай следующего года, погоде, рыбной ловле и охотничьих угодьях и, главное, о соседях, что за рекой, на правом берегу.

— Люди там живут хищные, сторожкие, словно зверь лесной. Травы знают, если заболеет кто, помогают. Ничего им от нас не нужно, только детей просят им в учение отдавать, — обстоятельно рассказывает старший в роду, Силантий, учтивому купцу.

— Ну и как, отдаёте?

— Нет. Как отдашь-то, с чем тогда в старости оставаться? Да и сами мы туда не пойдём, хотя они всех зовут. Говорят, пока детки в обучении, то можно при них жить. Только здесь-то нам всё понятно — сколь наработал, столь и поел. А тамошняя жизнь — она глупая. Наши видали, как эти чужаки деревья сажали в лесу и гнилые стволы из речки имали. Знаем, что ихние детишки, как зверки лесные крадутся, спать могут под кустом без костра и еще одеваются эти люди в одежды из верёвок.

— Часто встречаетесь?

— Не всякий год. Фрол, что ниже живёт, дочку за одного отдал, на богатые дары польстился. Она через пять зим в гости заехала, внучка показала. Сказывала, люди они душевные, живут в любви, но бабы ихние деток рожают, когда захотят, а если не хотят — праздными живут. Так ей, стало быть, Зоське Фроловой, затворили чрево на три года, чтобы откормилась на добрых харчах и буквы выучила, а уж потом снова отворили, тогда она мальчишку и родила. А потом, как я понял, к другому мужу сбежала, а первый её догонять не стал, но она сама к нему возвратится, и не боится, что прибьёт.

— Чудно. Так дочка-то Фрола что еще рассказывала?

— Про пшеничку. Они, когда пашут, то сразу за плугом и сеют, но землю при этом не переворачивают. И не косят они, когда урожай собирают. Оставляют стебли торчать из дерновины. И больше в этом месте уже ничего не сажают — на другое перебираются.

Ну, что же, со странностями соседи. Однако ничего опасного в их повадках нет. Со временем, может, и их под себя подогнуть получится. Чем больше он людей примучает, тем крепче станет. Больше воинов прокормит, и ещё шире вокруг сможет народ под себя собрать. Этак, глядишь, и Сивого слушаться перестанет, не будет с ним делиться, и снова сделается богаче. И могущественней.

* * *

Нашлось подходящее место, словно самой природой созданное для крепости, да так, что и леса, и луга — всё под рукой. И еще пять крестьянских подворий как раз в тех местах, куда Кухтыль их и поместил бы. В аккурат у слияния рек. Поставили быстренько два сруба, обнесли частоколом, и за работу. Пришла пора ставить под свою руку смердов, сгонять людей к городку. Первым на очереди как раз тот самый Фрол, у которого дочка за реку замуж отдана. Что же, дело знакомое. Сколько раз он со своими людьми уже такое проделывал для князя!

К окружённому плетнём подворью подошли на рассвете. Тишина. Все ещё спят. Поздняя осень — пора не страдная. Как раз время для того, чтобы со скарбом и домочадцами, со скотиной и инвентарём перебраться на новое место. Хозяев пора разбудить. А вот и нет никого. Ни лошадки, ни коровки, ни людей. И следы ведут в лесок. Не иначе прознали и сбёгли! Это не беда, далеко уйти не могли. Навоз вон, свежий совсем, даже не до конца остыл.

— Триш! Иди со своим десятком по следу. Вороти беглецов.

Бойцы добрые, в лесу не новички, справятся. В роду всего то четверо взрослых мужчин и старик с подростком. А парни знают как плетью или пылающей головнёй убедить непокорных в необходимости смирения. Да и детишек у матерей если отобрать, то разум в людях просыпается быстро, а упрямство куда-то девается. Понимают бойцы, что увечные работники, а тем более, мёртвые Кухтылю без надобности. Второй десяток, тем временем, к соседу наведается, а третий — ещё к одному. Работы у них нынче много. Только успевай поворачиваться. Это у землепашцев отдых, а им, людям думающим — самая страдная пора.

* * *

Лежит Кухтыль на бережку и смотрит, как женщина чем-то смазывает опалённое головнёй лицо Фрола. А крестьяне разгружают свои телеги и переносят на лодки груз — его бойцов, привязанных руками и ногами к длинным палкам. Лодки курсируют между берегом и серединой Оки, где разгружаются. По четыре воина за ходку. Парни ведут себя стойко. Ругаются и грозят этим лапотникам неминуемой расправой. А потом — бульк. К каждой жерди привязан камушек, так что сцены борьбы за жизнь не демонстрируются…

За происходящим присматривают люди в пятнистой одежде, похожей на ту, что изредка надевает Сивый. Правда, она у него сильно обветшала. А на этих — новенькая. И раскраска её как раз сливается с зимними цветами жухлой травы, освободившихся от листвы деревьев. А ещё у этих ребят ружья из чернёного металла и крашенного дерева. Как раз такие, как то, из-за которого с Камским князем никто не связывается. Убивает оно с расстояния, на которое стрела не долетает, да ещё и через щит. Но сегодня из них не стреляли. Они звучат громко, Кухтыль бы услыхал.

Шума вообще не было. Отроков, что оставались при нём, вмиг опутали верёвками, самого ему, заломив руки, связали и притянули к жерди. Откуда наскочили — он и не видел. Эти самые пятнистыё. Силы в них, что в бычках.

— Батя, а мальцов что, тоже топить? — спрашивает один из крестьянских парней, что таскает связанных дружинников к лодке, указывая на отроков, выучеников воинских.

— Топить. Их сюда никто на верёвке не тащил, — это Фрол из-под руки одетой в пятнистое докторши. Серчает, за спалённую Тришем бороду.

Ребята с ружьями держатся в стороне и помалкивают. А Кухтыль ждёт допроса и соображает, как бы выторговать себе жизнь, что скрыть, что оставить в качестве козыря. Планы князя ему известны, знает он и о том, где припрятано оружие, попавшее сюда из того, могучего мира. Неподалеку стоят два старца в камуфляже, годами примерно, как Сивый. Наверняка — один из них главный.

Сыновья Силантия подхватывают атамана и несут к мосткам, с которых идёт погрузка.

— Эй, а допросить? — вырывается удивлённый возглас из глотки Кухтыля.

Пятнистые молчат, а Фрол продолжает злобствовать.

— Не о чем тебя спрашивать, душа твоя паршивая. Если один раз обманул, и в другой соврёшь.

Пока несут, вздёрнув жердь на плечи, а потом выгребают на стрежень, видно, что людей в раскрашенной в три цвета одежде много. Больше чем вообще воинов у князя. Они сейчас, выйдя из укрытий, идут вдоль берега в сторону пристани. Ружья у них и большие, и поменьше, и среди них много баб, необыкновенно аппетитных в этом непривычном облачении. Бульк.

* * *

— Так, уважаемые, не знаю уж, кто у вас главный, — обращается Силантий к Славке и Мишке, — а только род мой к себе примите. Хоть сейчас поедем. А то за этими, что с головнёй, другие ведь пожалуют, с чем-нибудь похуже.