Читать книгу "Ярое око - Андрей Воронов-Оренбургский"

Кровь людская текла рекой. Руки немели от рубки, наливались неподъёмным свинцом; передних сменяли вторые, тех третьи... выходившие из сечи падали у бочек с водой, пили, отлёживались дозволенный срок на рогожах возле раненых и вновь шли в гремящую ужасом киповень, сменять тех, кто ещё держал меч. Но всё меньше оставалось времени испить водицы и всё меньше становилось тех, кто ещё был в строю.

* * *

Две закованные в железо повозки были вновь заарканены монголами. Но на сей раз русичи не поспели. Татарские кони, вместо плетей исколотые копьями, вырвали их из общего строя, будто выбили «ворота» в зубах.

...По воле Субэдэя на русский стан, спешившись, бросились сбродные спутники монголов из различных кочевых племён; рёв и натиск, стрёкот свистящих стрел и слепая ярость; взбираясь на телеги, потрясая копьями и кривыми мечами, они предприняли отчаянный штурм.

— Катитесь в ад! Откуда взялись!

Русичи встретили их ударами двуручных мечей, секирами и шипастыми палицами — летели головы, руки, трещали расколотые в щепы щиты.

...Но реку шлемом не вычерпаешь. Пешие татары ринулись в пробитую брешь! И было смятение, и геройство, и ратные кличи, и вопли смертельного испуга, и самопожертвование.

С великим уроном отшатнулись русичи под ударами свежих сил. Отступили бы ещё дальше, да некуда — княжий шатёр за спиной и знамя!

...Враг давил напором — спасало покуда одно: для тысячных скопищ уж больно узок и незаметен был вход. Сила татарская вливалась в него надсадными толчками, совсем как вода из опрокинутой фляги.

Но и этого было за глаза! Минута, пять, десять... и прорвавшийся железный стрежень[276] будет не удержать!

Над чёрными дымами крошилась рыжая молния. Земля ходила ходуном и чавкала под ногами: набухшая, вздутая, как бордовый творог.

Князь Мстислав вспорол взглядом пылающие в огне повозки — не за что зацепиться! В какой-то момент загнанный рассудок повис над пропастью. Ему показалось, что тьма, подобно омуту, засасывает его в свою бездну. Мстислав видел, как из огня и дыма, смешивая ряды галицких дружинников беспорядочной массой, опрокидывая всё на своём пути, вырвались остатки Волынской конницы.

— Данила-а-а-а! — В горле застрял ком. Он увидел в крошеве лиц белое, как саван, лицо зятя. Вместе с другими конь уносил прочь молодого волынского князя, в груди которого торчали, как забитые гвозди, четыре татарских стрелы. «Аннушка! Доченька-а! — бухнуло кулаком под сердце. — Как же я погляжу тебе в очи?..»

— Не-е-ет! Где?! Где ты, оборотень?! Я вобью тебе в грудь осиновый кол! — потрясая мечом, орал в безумстве Мстислав.

Рядом со смертельным дрожливым выхрипом проржал чей-то конь. Упали пробитые стрелами трое ростовцев.

...Из огненной круговерти вылетел Булава; щит и воронёный шлем его были в бессчётных надрубах и вмятинах; кольчуга рвана на плече, будто её драл железными когтями медведь.

— Пр-ро-очь! Прочь отсель! Гони к Днепру, княже!

— Врёшь! — ноздри князя дрожали. — Когда ты видел, чтоб Удалой врагу спину казал?! Богатыри-и! Вперёд, на смерть! За...

— Сто-о-ой! — Булава взирал исподлобно: властно и зло. — Безумец! Чёрт тебя крутит! С кем воевати? Беги! Сраму тут нет! Ты сделал всё!

— А как же люди?!

— Их доля незавидна, но такова воля Неба!

— Но я есмь...

— Ты есть князь! На кого Галич бросишь? Сына-а! Не дури! Это твой долг!

— А ты?! — У Мстислава перехватило горло.

— Я задержу их!.. — с готовностью тряхнул окровавленным ковылём волос воевода; одновременно зрачки его накалившихся глаз расширились и потемнели. Стрела, прогудев в воздухе, как стальная оса, пробила Степана насквозь, войдя под правую лопатку, показав свой красный клюв из груди чуть ниже ключицы. Он рухнул наземь железным снопом.

— Булава-а-а! — Мстислав слетел с седла, склонился над преданным другом.

— В тебя... целился зверь! Уходи! Прощевай, кня... — Степан в последний раз глянул на своего господина налитым предсмертной мутью взором. Чёрная кровь толчками хлынула из его рта.

— Царствие тебе Небесное... Ненадолго расстаёмся. Прощай!

* * *

...Удалой не помнил, как вырвался из огненного кольца. В голове стучало: «Сейчас или никогда! Или я, или смерть!»

Дважды то скулу, то висок его черкнул холодок обгонявших стрел; трижды сабли и мечи вспарывали воздух в двух вершках от его горла, и один как будто зацепил вскользь шею... Но сверкал суздальский меч и с маху вхрустывался в кость врага.

Мстислав чувствовал запах собственной крови, ощущал, как она, горячая и быстрая, змеится по его коже, сползая за ворот кольчуги, сплетаясь и обвивая шею... Конь мчал его в сторону Днепра. И с каждой саженью, отбрасывающей его от кипящего кровью котла, осознание случившегося разгрома всё шире распластывало свои огненные крылья. Гибель стремительно разлеталась, покрывая всё новые и новые рубежи, раскалывая и расшвыривая остатки дружин по берегу Калки, по серой от дыма и пыли равнине, где громыхали сабельные сотни монголов и перьевой стрекот их стрел высвистывал песню смерти.

Душой князь рвался назад, желая сгорстить своих, вверенных ему волынцев и ростовцев, закрыть их своей грудью и щитом от пожирающей стальной лавы!.. Но поздно... слишком поздно...

И вновь он ощутил ту же полынную горечь обмана, будто выпил чашу чёрного колдовского зелья. Но на сей раз Мстиславу чудилось: в разгроме его виновны решительно все! И косматое солнце, ослепившее его войско, и коварная луна, и лукавые звёзды, рассветившие небеса перед сечей ложными знаками. Участвовала в злом оплете и проклятая река Калка, тихой ворожбой своих омутов и излучин заманившая его в татарскую западню.

...Он знал, чувствовал кожей, как за его спиной в огне степи гибла его рать. Его преданные и бесстрашные воины, беззаветно умиравшие в сече, свято поверившие его княжескому слову, его победному чутью и громкой воинской славе.

«Нет! Нет!! — заполошно билось в висках. — Никто из них не забыт! Смерть языцев во имя Христа — не убийство! Это ступени по пути в рай! Да и как же оне могут быть преданы забвению, ежли каждый из них в моём сердце?! Святый Крепкий, даруй же всем героям Калки... Царствие Твоё Небесное!»

* * *

Теперь он уходил лощиной, всё больше и больше забирая на север, не смея показаться на открытых пространствах. По левую руку от него, в шести полётах стрелы[277], гремела битва. Там всё было сплошь черно от татар! Там насмерть стояли смоленцы и киевляне. Там так же гривасто пылала степь, горели повозки, вихрились чёрные смерчи пыли и дыма; так же дугой выгибались обуглившиеся головни человеческих тел, трещали разбитые черепа и летели ошметья плоти... Оттуда смрадно и приторно тянуло горелым мясом... Мстислав обметался крестом, с запёкшихся губ дрогло слетело: